Фанфик к рассказу Клары Сагуль "Гарнизонные страсти", часть "Люба".

— --

После того полета на ИЛ-38 я не могла забыть ни небо, ни Раджа, ни тех семерых мужчин, что владели мной одиннадцать часов подряд. Это было безумие — я, жена полковника Куликова, голая, на коленях, в тесных кабинах самолета, под гул двигателей, отдающаяся экипажу. Мое тело помнило их руки, их жар, их сперму, что текла по мне рекой. Я думала, это останется разовым приключением, тайной, которую я унесу с собой. Но Радж не отпустил меня так просто.

Спустя пару недель он появился у нашего дома. Муж был в Дели, и я тосковала в одиночестве. Радж пришел без предупреждения, в белой форме, с той же лукавой улыбкой. "Пойдем, " — сказал он, и я, не спрашивая куда, пошла за ним. Мы оказались в ангаре, где стоял его ИЛ-38 — лазурно-голубая махина, молчаливая, но полная воспоминаний. Он привел меня в грузовой отсек и открыл металлический ящик, приваренный к переборке. Внутри лежала его "коллекция" — женское белье, сложенное с пугающей аккуратностью. Трусики, лифчики, обрывки кружева — красные, черные, белые, желтые, с пятнами пота или выцветшие. Я узнала свои — белые, простые, сверху. "Твои — самые ценные, " — шепнул он, и его горячее дыхание обожгло мне шею. Его голос был низким, с хрипотцой, а глаза горели знакомым огнем.

"Хочешь пополнить собрание?" — спросил он, и я замерла. Тот полет изменил меня. Я знала, что это риск — муж, начальство, позор. Но я уже не была той скучающей Любой. Я стала той, что познала небо и страсть. Я кивнула, и он схватил меня за руку — его ладонь, горячая и шершавая, сжала мою, — потащил вглубь отсека. Люк закрылся, и мы оказались в тесном пространстве, где свет пробивался сквозь щели, рисуя полосы на его темной коже. Форма обтягивала его худые плечи, брюки подчеркивали узкие бедра. Я надела то же яркое платье — легкое, с широким подолом, готовое к его рукам.

Он шагнул ко мне, пальцы медленно расстегнули пуговицы на моей груди. Платье упало, обнажив мое тело — бледное, с мягкими изгибами, полноватыми бедрами и грудью, что еще помнила прикосновения экипажа. "Снимай все, " — приказал он, и я подчинилась. Лифчик, новые голубые трусики с кружевом упали на пол. Он взял их, вдохнул мой запах и усмехнулся: "Вот так я собираю трофеи." Потом бросил их в ящик, но не закрыл крышку. "Смотри, " — сказал он, вынимая одну вещь за другой, — "каждая — это полет. Каждая — весь экипаж. И у каждой своя история, как она попала к нам."

Он прижал меня к переборке — холод металла обжег спину, а его тело придавило меня спереди. Руки грубо раздвинули мне ноги, и он вошел — резко, заполняя меня, как в тот первый раз в туалете самолета. Я вскрикнула, вцепившись в его плечи, а он начал двигаться и говорить. "Первые были от официантки из Бомбея, " — его голос дрожал, а член врывался в меня. — "Худющая, кожа смуглая, бронзовая, блестела от пота. Грудь маленькая, упругая, с темными сосками, ноги длинные, тощие, между ног — густые черные волосы. Я увидел ее в офицерской столовой, разливала чай. Подошел, сказал, что покажу ей самолет изнутри — она загорелась от любопытства. В полете над Бенгальским заливом я начал у штурвала, она стонала, цепляясь за панель, потом Малави драл ее на койке, Сингх кончил ей на лицо, остальные по очереди — семь человек, пока она не обмякла. Ее красные трусы — начало." Я стонала, вспоминая свой полет, и его ритм уносил меня.

Он сжал мои бедра, вдавливая меня в стену. "Потом судомойка, " — продолжал он, дыша мне в шею. — "Толстая, кожа цвета кофе с молоком, вся в поту. Задница широкая, грудь огромная, тяжелая, с коричневыми ореолами, живот складками. Ноги короткие, крепкие. Мылись в столовой, она скребла кастрюли. Я предложил ей денег за помощь с уборкой на борту — она согласилась, не думая. Над Андаманами, в грузовом отсеке, я трахал ее сзади, она орала, Фаттах засунул ей в рот, остальные менялись — кто стоя, кто на полу, пока она не залила все своими соками. Желтый лифчик — ее след." Я текла, представляя, как ее обманули, как меня.

Радж перевернул меня лицом к себе, задрал ноги на плечи — мои икры легли на его худые плечи, — и вошел глубже, глядя в глаза. "Кружево от проститутки из Дели, " — хмыкнул он, сжимая мою грудь. — "Стройная, кожа золотистая, ноги длинные, талия тонкая, попка упругая, грудь острая, соски твердые. Она сама подошла ко мне в кабаке, предлагала себя за деньги. Я сказал, что заплачу больше, если полетит с нами — она засмеялась, но согласилась. Над Раджастханом, всю ночь, я взял ее в туалете, она кончила трижды. Потом экипаж — один в рот, другой в зад, третий между ног. Черные кружева — ее память." Я закричала, выгибаясь, его слова смешивались с моими воспоминаниями.

Он опустил меня на колени на холодный пол. Я взяла в рот его темный, толстый член, облизывая соленую кожу, а он продолжил: "Белые трусы с бантом — жена лейтенанта. Пухленькая, кожа бледная, грудь большая, мягкая, ноги полные, живот круглый. Жила на базе, скучала, пока муж пил. Я подловил ее у магазина, сказал, что нужны женские руки для проверки бортового журнала — она купилась на важность. Короткий полет над морем, и я заставил ее сосать прямо у штурвала. Потом остальные трахали её на койке и кончали ей на сиськи." Я работала языком, чувствуя его напряжение, и вспоминала, как сама повелась на уговоры.

Он бросил меня на ящик с запчастями, раздвинул ноги и вошел в анус — грубо, как тогда в полете. Боль пронзила меня, я закричала, а он рычал: "Черные кружева — танцовщица из Гоа. Высокая, кожа темная, блестящая, талия тонкая, попка круглая, грудь упругая, ноги мускулистые, пахла жасмином. Выступала в офицерском клубе, я подошел после танца, предложил полетать с нами для вдохновения — она клюнула на романтику. Над Аравийским морем я трахал ее в зад на столе, а потом через неё прошёл весь экипаж. Кружева — ее трофей." Боль сменилась наслаждением, я подмахивала, крича.

Он перевернул меня на живот, вошел снова — то в анус, то во влагалище, меняя ритм. "Рваные стринги — сестра механика, " — хрипел он. — "Молодая, кожа шоколадная, родинка на бедре. Грудь маленькая, соски как вишни, попка тугая, ноги короткие. Болталась у ангара, любопытная. Я сказал, что брат просил ее помочь с мелочью на борту — она поверила. Над Мумбаи, в грузовом отсеке, я начал, остальные драли ее по очереди — она царапала спины, хрипела, пока мы не залили ее спермой." Я не могла думать, только чувствовала его и их всех.

Когда он кончил, заливая меня жаром, я рухнула на ящик — мокрая, дрожащая, с растрепанными волосами. Он положил мои голубые трусики в ящик. "Ты — особенная, " — сказал он, оглядывая мое тело — бледное, в следах его рук. — "Жена полковника, белая, жадная. Тебя я заманил вином и просьбами, а ты пошла дальше их всех. В полете — наша, тут — моя. Пока." Я лежала, чувствуя его внутри, и знала: я часть его коллекции, как те женщины, обманутые или соблазненные. И я снова хотела в небо.