ПОД ПОКРЫВАЛОМ ПОРОКА

Стоял конец ноября.

Сэр Уильям Эрнест Гарольд Тейлор, уроженец тысяча восемьсот пятьдесят четвёртого года, шестой законорожденный принц линии Тейлоров и представитель побочной ветви дома Виндзоров, восседал в шезлонге цвета увядшей сирени перед единокровною собственной младшей сестрою и держал пред собою на скрещённых коленях маленький бумажный блокнотик. Пальцы его ладони, слабо подрагивая, стискивали стержень графита.

Карандаш.

Не архаичное птичье перо, не модная в этом сезоне ручка из закалённой стали. В условиях, навязанных ему Леди Грешницей, как Уильям уже успел убедиться, использовать простой карандаш было намного удобней.

Он лихорадочно облизнулся. Что бы на этот раз написать?

«Леди Виола. Мне нравится, как сверкают смешливые искры в ваших глазах, как поднимается и опускается при вашем дыхании ваша прекрасная грудь. Я бы хотел, чтобы вы положили сейчас ладонь на своё декольте — о да, прямо при мне? — и погладили бесстыдно её».

Сестра его помедлила долю секунды, держа на вилочке кусочек маринованного моллюска. Формально время трапезы уже миновало, но во время визитов друг к другу считалось хорошим тоном угостить посетителя какой-нибудь приятненькой мелочью, что предоставляло возможность полакомиться и хозяину.

— Вы всё ещё погружены целиком в ваше тайное творчество, Вилли? — Она тихо хихикнула. В глазах её стояло лёгкое смущение и неловкость, ибо предлоги, под которыми Уильям напрашивался на протяжении последних трёх месяцев в гости то к Виоле, то к Сильвии, делались с каждым разом всё неестественней и всё вымученней. — Мне было бы интересно узнать, посвятите ли вы своих близких хоть однажды в него.

Уильям слегка покраснел.

Не то чтобы он не привык уже к подколкам подобного рода. Вообще ему временами казалось, что ответственный за стыд орган вот-вот у него атрофируется.

— Рано ли, поздно ли, миг этот, вне всяких сомнений, наступит, — по возможности честным и отчётливым голосом ответствовал он. Можно ли сказать, что он лгал? Говорят, что По Ту Сторону Гроба все таинства открываются. Хотя ему было странно себе представлять, что будут думать о нём, как будут себя ощущать тогда его родители и его сёстры. — Тем более, что вас можно без особенной фальши назвать одним из источников вдохновения для моей скромной повести.

«Мне вдруг действительно захотелось вам показать этот текст. Чтобы вы прочитали, как я похабно о вас фантазирую, чтобы вы выведали, какие мысли у меня возникают от одного только взгляда на вилочку с кусочком моллюска у вашего рта».

— Обещаете, Уильям? — Брови её трогательно взлетели вверх. Титулованный принц невольно сдвинул и раздвинул несколько раз бёдра, надеясь, что действия его незаметны.

— Обещаю.

«О, как бы мне чаялось, чтобы вы встали передо мной на колени полностью обнажённая. Глядя в глаза мне, наклонили голову ниже, пальцами стремительно расплетая узелки на моей брючной шнуровке. Потом бы вы с любопытством и тенью лёгкого трепета изучили мой бесстыднейший орган, выпустив его на свободу, даже обнюхали бы его. О, Виола!»

Он не просто описывал это, он представлял себе это красочно в мельчайших деталях. Пресловутый мерзостный орган в брюках его уподобился камню, принц уже трое суток не мог себя разрядить от терзающего его напряжения, что вынуждало его понемногу всё чаще и чаще раскладывать карты.

«Я умоляю вас, Ви. Встаньте предо мной на коленки, лизните эту часть моего естества. Пусть ваши губки коснутся её. Вы подарите этим мне безумное счастье, никто никогда не узнает, что сестра моя младшая осмелилась на такое».

Леди Виола отвела кокетливо глаза в сторону, Уильям задышал учащённо. В уме его рождались фантазии, перевести каковые на бумагу блокнота он едва ли успел бы, даже если бы обладал от природы способностями стенографиста.

— Мне кажется иногда, сэр Уильям, что я бы могла при желании вас без труда убедить сократить слегка этот срок. — Взор её коснулся на миг собеседника, словно бы чуть-чуть поддразнив — и тут же отпрянув. Она облизнула губы. — Вы ведь не в силах сопротивляться в полную меру желаниям сестры своей, Вилли? Любимой младшей сестры.

Уильям заполыхал пуще прежнего, графит в его руке задрожал. Нет, это не флирт, это не может быть ни в коей мере ни на мгновение флиртом. Вне всяких сомнений, леди Виола всего-навсего шутит, она бы никогда не подумала и на долю секунды применить к нему ту самую власть, которой дочери Евы исстари обладают над сыновьями Адама?

Но в то же время слова её, двусмысленность их — «любимой младшей сестры»? — заставили член его в брюках словно бы вспыхнуть огнём.

Что бы случилось, увидь Виола воистину все подобные его записи последних недель? Прочти она, как он на бумаге в фантазиях заставлял её самоудовлетворяться, ласкать родного старшего брата в бесстыднейшем месте сквозь брюки, как он воображал её ножки вытянутыми вперёд к его детородному органу, как он в своих грёзах изливал своё липкое семя на её прекрасное личико и как он себе представлял её противоестественное сближение с собственной старшей сестрой?

«Я правда хочу, чтобы вы это прочитали. О небеса!»

Рука Виолы коснулась несмело колена Уильяма, взгляд её остановился моляще в районе глаз собеседника.

— Я вас прошу об этом, Уильям. Сделайте это для меня. — Очи её чуть поблескивали, принц же был готов застонать от окаменения своего гульфика, от мыслей о том, каким чудовищем он является и какими гнусными красками похоти окрашена для него сейчас трогательнейшая невинная сцена между сестрою и братом. — Покажите мне ваши секретные записи. Прямо сейчас.

«Это безумие. Я не могу».

Графитовый стерженёк заколебался вновь в его пальцах. Он это сделает.

О нет, не так. Этого нельзя допустить. Надо для этого выставить оговорку-условие, невероятное, невозможное в реальной действительности, которое не в состоянии сбыться.

«Клянусь, я это сделаю, леди Ви. Если ваша ладонь сейчас поднимется выше и вы погладите моё причинное место прямо через ткань брюк. Я вам клянусь в этом, Виола».

Губы Виолы с задумчивостью приоткрылись, меж них вновь блеснул язычок. Ладонь её чуть сжала колено Уильяма, передвинулась выше — на какое-то безумное время принцу почудилось, что она и впрямь это сделает, что она наигрязнейшим из образов сейчас приласкает его.

Но нет.

Слабый вздох, рука её с неохотою отодвинулась. Леди Ви поджала с кокетливой грустью губы.

— Рано ли, поздно ли, но всё равно вы в свой срок с неизбежностью дадите слабину. — Улыбка коснулась уголков её рта, улыбка проказливая, но в то же время немного тоскливая. — Запомните это моё предсказанье, Уильям. Я чувствую, что вы и так уже были на грани сегодня.

Принц, только в это мгновение осознавший, что всё это время он еле дышал, чувствующий, что слабая жижица растекается сейчас по его гульфику, перевёл медленно дух.

— Клянусь, когда придёт время открыть свету эти записи, вы будете первой, кто узнает о них. — Так же ведь можно сказать? Что с того, что время это не придёт никогда.

Опустив веки, прикрыв глаза ресницами, леди Виола вернулась к своему лёгкому угощению. Уильям Тейлор же, ощущая утрату самоконтроля, просунул осторожно под собственный блокнот руку и потеребил немного свой гульфик.

Он мастурбирует при сестре. Находясь с ней в одном помещении. Практически у неё на глазах. Причём желая в душе своей, чуть ли даже не алкая страстно, чтобы она его на этом застукала, чтобы она уделила внимание танцу его ладони.

Ново ли это, впрочем?

За последние недели две или три он уже был в ситуациях подобного рода не менее пяти раз. При этом каждый раз в его разуме вспыхивали фантазии нелепого рода.

Что, если у смятенной Виолы или у напыщенной Сильвии окажется тоже свой тёмный двойник, своя тайная ипостась? Что, если, открыв сестре блудные шашни своей пятерни, он навеки окажется в лапах распутного демона, скрытого за абрисом праведности — подобно тому, как Леди Грешница все эти годы скрыта была за фасадом невиннейшей Дженни?

Пальцы его стиснули ещё несколько раз его плоть.

Он понимал краем разума, что с умом его в эти минуты творится, скорее всего, именно то, к чему его тайно готовила прекрасная Джейн. Грешница или ангел — кто теперь может это сказать? Хоть он уже и не верил практически в её белокрылую ипостась, он ощущал глубочайшее низвержение на самое дно преисподней и почти слышал при этом её серебряный смех.

Движения его пальцев ускорились.

«Она бы хотела, наверное, чтобы меня за этим поймали, — сверкнула вспышкой новая мысль. — Сильвия или Виола. От этого ничего бы не изменилось, я бы по-прежнему извивался червём на крючке сладчайшего удилища похоти, но я бы при этом ещё и наградил себя сам впоследствии за падение. То есть мой ум привыкал бы к тому, что стыд — это здорово. Что позор перед всеми — блаженство».

Теперь, когда его семя на картах с изображением прелестнейших девочек успело уже высохнуть и остыть, когда наистыднейшие позорные вещи становились для него постепенно обычными буднями, Уильям начинал понемногу со всё более безжалостной ясностью понимать многоступенчатый план леди Дженни. Леди Грешницы — или же Леди Ангела?

Ему по сей день было трудно остановиться на какой-то трактовке. Но несомненнейшим было то, что, если даже замысел Джейн и направлен в далёком грядущем на душеполезные цели, ближайшие его шаги или стадии служат лишь интересам Порока.

Не сказать, чтобы ему не нравилось это.

— Простите, Уильям. — Правая бровь леди Ви снова очаровательно вздёрнулась. — Вас мучает зуд?

Уильям, весь запылав, остановил не без усилия руку.

«Еще только месяц назад, — мелькнуло в уме его, — всего только месяц. Я не осмелился бы и подумать, что невинная Ви может о чём-то догадываться. Теперь же — теперь — я хочу, чтобы на дне её глаз таилась насмешливая Леди Грешница, всё видящая и всё понимающая, наслаждающаяся в открытую тем, как брат её самоудовлетворяется без зазрения совести прямо у неё на глазах. Ради небес!»

— Изв-вините меня. — Он откашлялся. Заметив, как листки в его руке наклонились, как взор Ви с любопытством коснулся их, он прижал бумагу к себе. — Мне, наверное, лучше пойти. Я... чувствую... особый прилив творческого вдохновения. Мне, вероятно, лучше пережить его в своей комнате.

Странно, что он пытается на некоторый лад не лгать даже сейчас своим близким? Излагая правду обиняками и намёками.

Личико леди Ви стало грустным.

— Жалко, Уильям. — Кажется, ей действительно было жаль. — Но я надеюсь, что всё же узнаю у вас когда-нибудь о плодах этого вдохновения. Мне было бы любопытно выяснить, — она чуть улыбнулась, — к чему я могла подтолкнуть вашу фантазию.

Едва ли не взмокший от этих слов Уильям, пытаясь осторожно загораживать свой гульфик блокнотом, скрылся поспешно за дверью апартаментов сестры.

И — едва ли не сразу, даже не убедившись как следует, что рядом нет Ричарда, Фреда или насмешливой Кэт? — начал отчаянно, дико самоудовлетворяться ладонью.

Нельзя сказать, чтобы он не хотел частью своего существа, чтобы его за этим обнаружили.

Даже наоборот, скорее, он этого жаждал? Это ведь предоставило бы ему карт-бланш на оргазм.

План Леди Грешницы действовал безупречно.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Карты выпадали по-разному.

Принц не владел никогда азами теории вероятностей, да и экспертом в сфере карточных игр едва ли его было можно назвать. Он и понятия не имел, естественны ли для подаренных ему леди Джейн карт выпадающие расклады — или они противоречат принципам мира, будучи, может быть, следствием наложенных Алисою чар или ещё какого-то чернокнижия.

Вначале ему чаще всего выпадали — чего, наверное, стоило ожидать? — двойки и их комбинации. Наипростейшие сочетания, только лишь распаляющие неутолимую похоть, но не дающие ни малейшего шанса тебе её выплеснуть.

Он просидел пару дней на семейных застольях, всячески в себе растравляя скабрёзные мысли и ощущая, будто сиденье под ним становится раскалённым. Успокоение к окончанию трапезы давалось при этом ему с величайшим усилием.

Охлаждающий душ и занятия спортом уже не особо его выручали. Тело привыкло к ознобу, вид же алых шрамиков на груди — складывающихся во фразу «Раб Леди Грешницы» — лишь вызывал прилив крови к паху и лихорадочное дыхание.

Он мастурбировал.

Мастурбировал много и часто, мастурбировал так, как будто и вправду уверовал, что, утомив себя этим, сможет утратить и сладострастье к пороку. Но без оргазма — случайно ли леди Джейн сочла нужным расширить его лексикон именно в то мгновение, когда без использования этих терминов думать о некоторых вещах стало бы ужасно неловко? — без оргазма все эти греховные неустанные практики приводили лишь к бесконечно рождающимся в сознании новым и новым фантазиям.

Вскоре он обнаружил, что начинает раскладывать карты чаще указанного в письме минимума, начинает раскладывать их лишь только ради того, чтобы получить шанс на разжатие скрученной внутри мучительным образом пружины. Пружины, которую не получалось расслабить, пружины, которую не дающее выхода самоудовлетворение закручивало всё туже и туже.

Выше того — он уже не стремился уменьшить риск выпадения осмысленных комбинаций, не пытался разрушить отчаянно едва-едва начавший возникать в его руках паттерн? Напротив, он старался теперь, едва лишь заметив, что в раскладе его вызревает зародыш будущей высокоранговой комбинации, добавить спирта в огонь, выменяв лишние карты.

Уильям помнил эмоции, которые он ощутил, когда понял, что в кои-то веки на руках его оказалось нечто сложнее простой «пары двоек».

Радость, испытанный против воли звенящий восторг, хотя в то же время — слабая оторопь и тайный внутренний стыд за самого же себя.

Секундою позже — боль от прикушенной в смятеньи губы, пришедшее с запозданием понимание, на что этот набор из трёх карт его обрекает.

Новая вспышка стыда.

Стыда и безумного вожделения.

После визита к Виоле, после фантазий на бумаге о её ногах, о её ступнях, ласкающих самым противоестественным образом его греховнейший орган, Уильям уже физиологически не мог никак успокоиться. Бумага, которую он не имел права уничтожать, запись, которую он перечитывал снова и снова, тоже этому никак не способствовала?

Уильям разложил было карты опять, пытаясь вновь получить высокоранговую комбинацию, но выпала снова тройка. Он лишь только застонал сквозь зубы вполголоса, осознавая, что теперь ему предстоит риск непредставимой силы позора перед сестрицею-ментором Сильвией.

Это было непросто.

Впускать его на порог она не хотела, он уже было решил, что ему предстоит вопреки всем правилам вежливости напрашиваться на второй подряд визит к леди Ви.

Однако же ему тем не менее удалось вымолить у Сильвии позволение посидеть минут пять в её комнате. За эти минуты взмокший как варёное яйцо принц успел письменно свою мучительницу изнасиловать, выписав в мельчайших деталях, что проделал бы с ней, будь она нагою и связанной, будь во рту её кляп, а на глазах — непроницаемая для света повязка, не позволяющая ей разглядеть, кто творит с нею это бесстыдство.

Тогда-то он и сочинил эту несуразную байку, что пишет тайно роман и что общение с близкими даёт ему вдохновение?

Байка эта ему пригодилась на следующий день, когда «тройка» выпала вновь, а потом — появилась ещё раз.

Уильям был готов почти плакать от похоти.

Перечитав внимательно заново список указанных Леди Грешницей комбинаций, он решил с ходу отбросить те из них, что не могли ему в принципе обещать разжатия сжатой пружины. Это значит — никаких отныне повторов карт с одним рангом. Тройки, двойки, фулл-хаус, каре или покер — это всё никак не могло в перспективе помочь бедолаге-принцу и обещало лишь только усилить его танталовы муки.

Хотя, пожалуй, покер или фулл-хаус давали всё-таки, если как следует вдуматься, шанс на свободу от пытки? Но Уильяму было трудно думать о чём-то, как и взвешивать шансы.

Принц вернулся опять к выстраиванию скучнейших раскладов из карт, избавляясь при этом от малейшего повторения каких бы то ни было рангов. Поначалу ему не шло на руки ничего, затем — где-то на пятый или на шестой даже день подзатянувшейся сладостной боли? — выпал чахлый слабенький стрит.

Принц не сразу поверил своему счастью.

Была как раз ночь, ничто не отделяло Уильяма от чаемого им столько дней результата. Он поспешно избавился от всех своих облачений, чувствуя, как дрожит до кончиков ушей всё его покрывшееся мурашками тело. Перечитав ещё несколько раз те слова, которые должен был заучить наизусть, он взял в руку шарф и покинул собственные апартаменты.

Ещё только начав произносить те самоуничижительные и умопомрачительные слова — «Я раб Леди Грешницы, я её позорная шлюшка»? — он уже ощущал со всей возможной отчётливостью, что за фразой этой таится абсолютная истина.

Когда ему показалось было, что в соседних коридорах слышится шум, он не подумал остановиться и на мгновение. Рука его лишь ускорила колебания, а голос даже будто прибавил в громкости, он застонал на весь коридор — и мгновением позже почувствовал, как липкие брызги молофьи его пачкают ковры благородного дома.

Уильям потерял равновесие, он сполз на пол и, продолжая слышать краем уха чьи-то шаги неподалёку, поспешно вполз по памяти вслепую назад в свою комнату и закрыл дверь за собой, даже не додумавшись поначалу снять со своих глаз шарф.

Это было волшебно.

Похоть его при этом на краткий срок отпустила. Хотя глаза его продолжал застилать сладкий туман, разум его вернулся на время к работе.

Он не без тени испуга окинул умственным оком, ёжась под одеялом, предстоящую ему впереди теперь тройку месяцев. Как он сможет выдержать это?

На что он обрёк себя?

Глядя в ретроспективе, можно сказать, что большая часть этих дней оказалась не столь уж и страшной, стоило лишь Уильяму начать понемногу смиряться с этим, начать получать от происходящего искреннее удовольствие. «Двойки» и «тройки» продолжали ему выпадать с завидной регулярностью — попытка бороться с явлением одноранговых карт лишь незначительно уменьшила частоту выпадения их — и это держало тайные вожделения принца на наивысшей отметке, мешая ему сосредотачиваться душой на чём-либо кроме похоти.

Нельзя сказать, чтобы это поспособствовало в особенной мере успехам в учёбе. Оценки Уильяма по французскому языку, фехтованию и военному ремеслу значительно снизились, что было в принципе не так уж и удивительно.

Принц порой думал со странным мрачным удовлетворением о том, что сказали бы его титулованные родители, — что сказали б они, кабы знали, что сын их на уроках раздумывает лишь только о том, чтобы заняться рукоблудом посреди собственной комнаты по воле невиннейшей девочки, с которой он переписывается? — и эта мысль, особенно после брошенного на портрет прекраснейшей Джейн разгорячённого взгляда, вновь тянула вниз к его брюкам пальцы.

Ему, само собой разумеется, выпадали не только лишь двойки, триады и флэши со стритами.

Порою ему не выпадало подолгу вообще ничего, что не утешало никак впавшего в затмение похоти принца. Если когда-то он счёл бы за благо возможность выкинуть на сутки из разума греховные мысли и попытаться сосредоточиться на чём-то пристойном, то после двух-трёх дней письменных грёз о Виоле и Сильвии, после перечитывания хранимых им бережно в тайном сундучке сокровеннейших записей он уже был просто не в силах как-либо себя ограничивать?

Впав однажды в отчаяние от нового пустого периода, задумавшись, не кара ли то высших или низших инстанций за попытки вторжения на территорию фатума, Уильям дал себе клятву, что не будет неделю вообще как-либо вмешиваться в расклад специально — будет лишь менять механически по три случайные карты за раз и даже не будет переворачивать их рубашкою вниз вплоть до взгляда на последнюю выпавшую комбинацию.

И получил фулл-хаус.

Это было кошмаром.

Нет, звучит в исполнении просто, примитивно даже по-своему, если не вникнуть в детали. Но в то же время — откуда вообще благородному джентльмену эпохи королевы Виктории вызнать, когда та или иная прекрасная дама собирается свершить омовение, если тема эта считается интимной до крайности и если даже поверхностный интерес к ней рискует тебя опорочить перед всеми навеки?

Принц решил для себя эту задачу, сочинив новую нелепую байку о якобы полученном от учителя поручении сравнить и проанализировать жизненный распорядок всех его близких из разных социальных слоёв.

По очереди расспросив Кэт, Виолу и Сильвию, а для отвода глаз и кое-кого ещё из жителей благородного дома, — об их шагах в миг пробуждения, в десять часов утра, в одиннадцать и так далее? — Уильям выведал нужное.

Проблема этим не исчерпалась.

Как можно вообще суметь подглядеть за принятием омовения прекраснейшей дамой, если сия процедура, как уже было сказано выше, считается крайне интимной? Проникнуть в банную часть покоев в нужное время Уильям в принципе мог, слуги ему доверяли. Но подглядеть за чем-либо сладким возможность в корне отсутствовала, закрытая дверь скрывала всё от постороннего взгляда.

Он решил было сжульничать, опустившись на корточки, а потом и на четвереньки у самой двери. Через нижнюю щель можно было увидеть кончики голых пяток Виолы — можно не удивляться, наверное, что из всех трёх кандидатур принц выбрал её как наиболее безобидную.

«Ее голые пяточки — это ведь вроде бы тоже часть её тела? Можно считать, что я наблюдаю за ней?»

И даже одни только эти действия, не такие уж и порочные, заставили застучать кровь в его ушах.

Он начал ласкать себя, терзать собственными пальцами стремительно твердеющий стержень мужеской силы. Ему захотелось стонать от одной только мысли, как он, потенциальный наследник дома Тейлоров, стоящий на четвереньках у банных покоев принимающей омовение младшей сестры, выглядит сейчас прямо в эту минуту.

Мгновением позже ему захотелось стонать ещё по одной причине — ему всё-таки вспомнилось вдруг неожиданно, что условия в письме Леди Грешницы были намного более строгими, чем ему хотелось надеяться. Увидеть Виолу нагой целиком или хотя бы узреть в таком виде большую часть её тела — так, вроде бы, они требовали?

Что делать?

Постучать? Принц занёс было руку над дверью, думая подать робко голос, но понял вовремя, что если даже Виола откроет, то обернётся наверняка чем-то наподобие полотенца.

Попытаться как-то взломать щеколду? Уильям потянулся было к двери снова, несмело дёрнул за ручку, думая проверить осторожно, где именно висит замок. Но тут его сердце ёкнуло — дверь поддалась нажиму чересчур хорошо.

Беспечная и доверяющая всему миру сестра забыла поставить щеколду на нужное место?

Ну, это было не очень правдоподобно. Однако принц не в силах был рассуждать здраво, ноздри его ещё помнили запах ковра, на котором он лежал только что, отчаянно мастурбируя.

Уильям припал глазом к расширяющейся щели, со сладостным удовольствием видя всё большую часть тела сестры, её голую спину, её ягодицы и бёдра. Рука его припала к полурасстёгнутым брюкам, он вполголоса застонал.

Дверь распахнулась.

— Я так и думала. — Хмурая Ви созерцала своего старшего брата, не могущего прервать дрожь и перестать издавать странные звуки. — Мне казалось, шум просто померещился мне, ведь не может же кто-то в нашем имении быть настолько неблаговоспитанным, чтобы... Ох, нет. — Глаза её сощурились. — Уильям? Это вы?

Самое большее, до чего додумался принц, — это так повернуться, чтобы рука его в брюках не особо бросалась в полумраке коридора в глаза.

— Прости... те... леди Ви. — Слова, обычно так легко слетающие с уст обученного этикету аристократа, на этот раз совершенно не клеились. А вот пальцы правой руки его в брюках начинали ощущать что-то липкое. — Я... просто проходил мимо. Я... не знал, что здесь кто-то моется.

Виола, став мрачней прежнего, покачала головой.

— Что значит «не знали»? Если это какая-то шутка, Уильям, то её вкус мне не кажется изысканно импозантным.

Конец разговора ему вспоминать было не особо приятно.

Овладев кое-как собой с грехом пополам, он вроде бы смог её убедить, что им задуман был глупенький розыгрыш в стиле беззаботных шалостей детства, но не имел представления, насколько ему поверила Ви. Хотя если судить по дальнейшему её поведению, обиды держать не стала?

Что затруднительно было бы сказать об Уильяме. Нет, чувство, которое он затаил на Виолу, обидой нельзя назвать в принципе, но сложно его назвать и любовью.

Едва ли не сразу по окончании того горестного разговора он принялся безудержно мастурбировать, припоминая нагое тело Виолы, вспоминая её безумные формы.

Нелепая сладкая пытка.

Вдвойне нелепая из-за её безысходности — оргазм-то испытывать ему было запрещено.

Сообразив запоздало, что к некоторым раскладам лучше подготавливаться заранее, почувствовав зябкий ужас от мысли, что фулл-хаус может выпасть ему опять, он навестил среди бела дня украдкою позже кое-какие из дамских банных покоев.

С собою он прихватил некоторые инструменты — и просверлил кое-где удобные смотровые дырочки. Он понадеялся, что, если вдруг снова выпадет тот же лукавый расклад, это позволит ему невозбранно подглядеть за выбранной жертвой.

Не пригодилось.

Как это часто бывает в реальной действительности, принятая мера предосторожности сразу же свела к нулю шансы на осуществление предусмотренного.

Что не спасло его от новых «двоек» и «троек», от каре и даже от выпавшего как-то раз в среду стрит-флэша.

Он теперь помнил прекрасно вкус милых ножек обеих сестёр. Как вкус, так и запах, причудливое их сочетание.

Ножки Виолы отдавали сиренью и почему-то арбузом, стройные ноги Сильвии — дыней и тыквой. Ножки Кэт по неизвестной причине пахли корицей и чуть горчили на вкус, при воспоминании об этом принца корёжило подозрение, что ехидная служаночка о чём-то догадывалась. Когда он под предлогом медицинской диагностики коснулся кончиком языка её кожи, она задумчиво протянула: «Вот оно как. Ну а не стоит ли вам, ну, чисто гипотетически, исследовать для выявления недуга кожу на пальчиках ног? Там вроде бы скапливается наибольшее число микроорганизмов».

Прежде чем Уильям успел удивиться столь образованным рассуждениям из уст обычной служанки, кончики пальцев её ступни уже оказались у него во рту. «Нормальный вкус? — тихо, но почему-то взволнованно, словно сдерживая смех, спросила она. — А здесь?»

Принц насилу высвободил её ступню изо рта, поблагодарил Кэт, горя заживо, после чего кинулся опрометью к себе. Где, разумеется, предался опять бешеному самоудовлетворению.

То, чем он теперь занимался едва ли не постоянно.

Он занимался этим, разглядывая смеющихся девочек на разложенных картах, в воображении его каждый раз напоминающих ему, что он отныне и впрямь стал их рабом. Он занимался этим, перечитывая снова и снова свои недавние записи о собственных единокровных сёстрах.

Он занимался этим, думая о сравнительно молодой и немного ещё симпатичной преподавательнице французского языка, — вообще-то найм подобных наставников для юного мальчика противоречил современным устоям, но найти педагога-мужчину с нужными знаниями семейству его вовремя не удалось? Уильяма обожгло мыслью о том, что сказала бы и что наверняка приказала бы ему Леди Грешница, узнай она о подобном, он пару раз даже пробовал выполнить её невысказанное приказание, самоудовлетворяясь украдкой прямо на уроках французского и прямо в присутствии преподавательницы.

Новый стиль жизни, едва ли не новый образ существования?

Осознавая, что превращается понемногу именно в то, чем хотела увидеть его Леди Грешница, видя порой на себе её насмешливый взгляд с висящего на стенке портрета, Уильям мог иногда без всякого повода прижать к паху руки и совершить десяток-другой отчаянных быстрых телодвижений. Или — перемещаясь по коридору имения, заметив вдали мелькнувшие очертания служаночки Кэт или иной смазливой девчонки, шагнуть к стоящей рядом колонне и потереться об неё каменеющей частью своей собственной плоти.

Стрит-флэш для него особенной неожиданностью или особенной душевною травмой по этой причине не стал. Тем более, что в глубине себя Уильям давно уже решил, что будет в этом случае делать? «Выдумаю какой-нибудь повод, чтобы беседовать с девушкой через перегородку или что-то вроде того. Так, чтобы мы не видели друг друга».

Хотя, впрочем, сказать «придумаю повод» оказалось значительно проще, чем на самом деле придумать его.

Уильям долго раздумывал, что бы выбрать.

Миг омовения? Да, девушка в такой ситуации едва ли захочет распахивать дверь, чтобы разговаривать с расспрашивающим её о чём-то мужчиной лицом к лицу, с этой стороны идея удачна. Но — какие вопросы для этого выбрать? Не будет ли выглядеть идиотом мужчина, приставший именно в этот момент с вопросами к женщине? Тут не то что аристократический джентльмен, тут даже простолюдин ощутит некоторую неуместность этого.

В итоге он просто-напросто прочитал леди Ви из-за ширмы пару-тройку десятков стихов своего отроческого периода — сочинив наскоро ещё одну байку о том, что-де он безумно стесняется вида своего лица в такие моменты. «Если я вслух читаю собственные же стихи, а Виола при этом их комментирует, то можно же считать, что мы разговариваем?»

Так что сцена эта прошла довольно-таки заурядно и без особенных потрясений. Ну, был миг волнения, когда блудный принц пребывал на пороге оргазма, а Виола по его интонациям заподозрила нечто неправильное и готова была уже отдёрнуть в сторону ширму, но по новым меркам Уильяма это было сравнительно мелким приятно щекочущим переживанием.

А потом ему выпал «покер».

Едва ли не единственная из комбинаций, требующая самого крохотного участия окружающих в происходящем. Расклад, где все постыдные действия придётся проделать лишь только тебе — и при минимальном везении о них никто вообще не узнает.

Об этом, как ни парадоксально, Уильям любил вспоминать до сих пор. Воспоминания его были окрашены чёрно-красными колерами ужаса и удовольствия.

Мало того, что на каждом шагу его подстерегала опасность, мало того, что октябрь был довольно прохладным, а оставленную в лесу одежду не удалось найти сразу, в то время как лошадь быстро вырвалась из его рук и умчала назад в конюшню. Он бродил по лесу до утра, покрывшись холодным потом от мысли, как выглядит голый наследник аристократичного рода с позорной надписью на груди и как беспомощно-жалко будут звучать при этом с его стороны любые возможные объяснения.

Но даже при этом — вопреки пережитому вроде бы только что сидя на лошади пику блаженства? — он продолжал мастурбировать. Он самоудовлетворялся и хихикал смущённо, видя себя словно бы взглядом извне, взглядом ехидничающей Леди Грешницы, сменяющейся иногда Леди Ангелом — чтобы задать печальный вопрос: «Вот видите, сэр Уильям, к чему вы себя привели? Вы сами, одной только похотью, привели себя к такому финалу» — но и сей её лик оказывался только лишь маской, язвительным ложным фасадом, используемым, дабы поиздеваться потоньше над «послушным мальчиком Вилли».

Прежде чем рассвело, принц раза два или три успел оказаться едва не на грани оргазма.

Надо сказать, что на рассвете ему прямо-таки фантастически повезло. Он не просто сумел обнаружить имение, не просто сумел повторить свой былой маршрут по лесу и найти всё-таки свёрток с одеждой, но сумел отыскать его раньше посланных в лес за ним егерей.

В имении уже обнаружили пропажу Уильяма — дворецкий, пришедший будить его утром, не обнаружил молодого хозяина.

Принцу пришлось сочинить ещё одну дикую байку о желании поохотиться ночью и выдержать ливень заслуженных обвинений.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

— Ваше высочество? — в проёме между дверью и притолокой появилось традиционно смущённое лицо дворецкого. Пару раз за последние месяцы он почти заставал сэра Тейлора за занятиями, не соответствующими его высокому положению, хотя, как хотелось Уильяму верить, мало что понял. — Прошу извинить меня за вторжение. К вам только что прибыло сообщение от достойнейшей леди Фристайл.

То есть от Дженни?

Принц ощутил лёгкие перебои с дыханием, почувствовал, как краснеет его лицо. Он выхватил письмо из рук Фредерика, не забыв удостовериться, цела ли восковая печать.

Значит, на этот раз она присылает ему письмо таким обыденным образом, не используя особого вестника? Получается, что конспирация уже не особенно сильно волнует её?

Вчера Уильям с невероятным усилием сумел написать и отправить письмо Леди Грешнице, письмо, которое еле вместило в себя сумму испытанных им за три месяца переживаний. К письму он присовокупил, поколебавшись, набор записей скабрёзных фантазий о своих прекраснейших сёстрах. Фактически у него получился не столько конверт, сколько небольшая коробочка, но принц столь же тщательно её запечатал и отправил по назначению через используемого обычно гонца.

Что она отвечает ему?

Смеётся ли деликатно над чередою падений «послушного мальчика», обличает ли гневно за неспособность и нежелание совладать с лавиною искушений?

Хоть Уильям уже и не верил практически, что за коварными планами Леди Грешницы может скрываться лицо Леди Ангела, но, коль скоро это всё-таки окажется правдой, Дженни придёт поистине в ужас, узнав, что за три месяца принц не просто не преисполнился отвращения к подзапретному, но, напротив, стал за эти дни полноценным пленником похоти и слугою порока.

Дождавшись, пока дворецкий тактично исчезнет за дверью, Уильям дрожащими руками вскрыл сокровенную упаковку.

Нахмурился, читая письмо.

То оказалось сухим и по-деловитому кратким.

«Принц Уильям!

Я была рада узнать, что вы интересно проводите время. Кстати сказать, почему бы вам не присоединиться к небольшому банкету для избранных, который я планирую провести в шесть часов вечера в субботу этой недели? Передаю вам своё официальное приглашение.

______с уважением, Дженни».