Примечание автора: Я пока не могу публиковать иллюстрации. Позднее, когда откроется доступ, я добавлю их сюда.

Данный рассказ не имеет никакого отношения к эротическим прозам.

Вступление

Президенты и цари, наши правители. У них есть возможность прикоснуться ко всему, о чем миллионы людей мечтают: богатства, признания, власть...

В чем измеряются эти слова? богатство, признание, власть...

Сколько крылатых ответов на эти вопросы? Сколько раз на протяжении своей жизни человек менял своё мнение в ответе на этот вопрос?

— Дааа... - тяжело вздохнул я.

Принцип “прости, забудь и двигайся дальше” – это принцип, который нередко запускался в моей жизни. Какого это быть персоной нон грата ещё до своего рождения?... Что такое тайна, подлость, трусость, обаяние, блеф, вера в свою ложь, мудрость, смирение, сила и непредубежденность. Какой-то набор слов, не имеющих смысла, когда их произносишь вот так просто...

Много лет скитаний по миру, я всё время думал о том, почему ошибки прошлого заставляют человека страдать и чувствовать одиночество. Сейчас, лёжа в тюремной больнице, раненный и изуродованный до неузнаваемости, я чувствовал себя самым свободным человеком в мире. Я чувствовал рядом с собой семью и свободу своей души. Мне казалось, будто все ужасы, произошедшие в моей семье, всё что так тяготило все годы и все мои подлые ошибки, наконец, оставили меня в покое.

Я не знал или моя миролюбивая супруга всё ещё со мной или же она решила уйти. Изначально, когда мы познакомились, я всем своим видом обещал ей самую спокойную и беззаботную жизнь...

Часть I. Ни боксёр, ни шахматист

Глава 1. Я - Шу

Каир, 2004 год

Южные края, где я колесил на своём скутере, были наполнены ужасающей духотой и комарами. Это вызывало какое-то постоянное раздражение, а может у меня голова просто перегрелась.

Тарахтя на своём скутере, я притормозил возле одного дома, за углом которого стояла шпана лет тринадцати-четырнадцати. Это были трое молодых ребят и три девушки. Парни стояли на тротуаре у дороги, немного подальше от девочек. Я не просто так остановился возле них, обратив внимание на девушек, две из которых стояли и допытывали третью.

Все заметили, как я остановился и заглушил мотор скутера возле них. Парни как-то оценивающе на меня посмотрели, мол, осмелюсь ли я подойти и что-то им сказать, ведь я был один, хоть и постарше на пару лет. Ребята здесь не боятся возраст, скорее они будут бояться количество людей и то, что у них в руках. Увы, в моих руках не было ничего кроме израильского сельдерея, но за то это был самый вкусный сельдерей, который я когда-либо ел.

— Эй вы, болваны, что стоите и смотрите, как девочку обижают?! – дерзко зарычал я в сторону ребят по-арабски, - отошёл отсюда! – сказал я одному из них и оттолкнул его.

— А я что? Почему меня? – начал неуверенно мямлить тот.

Я подошёл девчатам и обратил внимание что девочка, которую обижают, была немного младше и поменьше. Одна из обидчиц была настолько большая и неженственная, что мы сравнялись с ней по габаритам. Я молча разнял в стороны девушек и положил руку той малышке на плечо, отводя её к своему скутеру. И вдруг та самая выдра начала громко орать и кинулась на меня, схватив за плечо. Все резко напряглись, и я видел, как эти парни уже были готовы броситься на меня. Я развернулся к этой девчонке и со всего маху съездил ей в челюсть. Она рухнула на землю ровным строем, как балка, потеряв сознание. Я повернулся вперёд и крикнул:

— Я – Русский! Вам меня не побить!

Все отошли в сторону, и мы сели на мой мопед и укатили оттуда.

Марокканские местные мальчишки зачастую чувствовали страх перед русскими. Русские – этнические меньшинства на ближнем востоке, а меньшинства чаще оказываются сильнее в драке. Им приходится нелегко, даже если их существование подогревает какая-нибудь диаспора. Если в какой-нибудь Москве в колледже все будут бояться какого-нибудь чеченца или дагестанца, то здесь и арабы, и евреи, что в Египте, что в Израиле, все они рано или поздно поджимали хвосты перед русскими.

Мы колесили по узким переулкам Каира в поисках дома девочки.

— Как тебя зовут? – поинтересовался я на своём ломанном арабском.

— Фили... - крикнула та.

— Что они хотели от тебя?

— Просто пристали ко мне, потому что гуляла там.

— Стало быть, ты их не знаешь?

— Нет.

— Ну они тебя уже не обидят.

— Не знаю, теперь они точно злые за то, что ты сделал.

— Ха-ха! – засмеялся я, - Да нельзя быть такой трусихой, Фили!

— А что мне сделать?

— Ничего, в следующий раз скажи, что твой друг Шу снова придёт, если они тебя тронут.

— Тебя зовут Шу? – удивилась девочка.

— Называй меня так.

— Это твоё настоящее имя? – допытывала меня Фили.

— Моё полное имя Шулим Гриншпун.

— Откуда ты?

— Я из Крайотов... - ответил я, не подумав, - Но уже туда не вернусь. Я жду, когда отец приедет за мной и заберёт меня.

— Куда?

— Не знаю... - я снова сделал паузу, ветер вперемешку с песком рассекал моё лицо - Куда-то в Европу... - поразмыслив, ответил я.

— А как же я? Кто будет защищать меня, когда ты уедешь? – расстроенно спросила Фили.

— Куда дальше? – спросил я, перебивая девушку.

— Вон тот дом... - ответила Фили.

Я завернул под мост, подъезжая к её дому.

— Не знаю, ты должна сама справиться... - продолжил я разговор, - у тебя есть брат или сестра?

— Сестра, но она взрослая и есть плевать на меня.

— Понятно... - вздохнул я, - ну, расскажи маме или папе и спроси, что тебе делать в такой ситуации.

— Ладно, спасибо тебе, Шу... - произнесла Фили, ступая с моего скутера.

— Постой! – Крикнул я ей.

— Что?

— Ну нельзя быть такой трусихой! Ты должна постоять за себя! Даже если тебя побьют!

— Меня, итак, побьют... - пожав плечами грустно ответила Фили.

Я задумался.

— Ну да, ты права... - ответил я, тоже пожав плечами ей в ответ, - скорее всего так и будет...

Фили посмотрела на меня, удивляясь моему искреннему признанию.

— Ну ладно! - продолжил я, - Поехал я домой! Удачи тебе!

— Э-э-э-э? – замешкалась Фили, - И, и, и тебе...

Глава 2. На заре

Израиль, 1989 год

Где-то в Крайотах, в одном из переулков, кочевала моя семья на чемоданах.

Моего отца звали Игаль Гриншпун. Он сидел на раскладной табуретке и читал какую-то книгу, выкуривая очередную самодельную сигарету.

— Всё, с меня хватит! – нервно пробухтела моя мама, Наталья.

Мы уже довольно длительное время жили в таких условиях. Спустя полторы недели мама устала ждать, когда отец что-то придумает и решила начать очередной разговор...

— Мы так и не дождались никакой помощи от твоей братвы! – сердито продолжала мама выказывать своё недовольство.

Если бы я не знал свою маму, то можно было бы предположить, что эта женщина пылкая и нетерпеливая. Но я ни раз в своей жизни убеждался, что у неё самая мягкая и лаконичная манера держать себя. Но такое осмысление приходило не сразу. Красноречивей всяких слов свидетельствовали воспоминания того, где мы были и где мы оказались. Её не останавливали всякие условности, которые подкидывала жизнь.

Мой отец по-прежнему надеялся на своих друзей, с которыми он вёл свои разного рода дела в Европе. Отец был человеком, принадлежащим криминальному миру. Он входил в ту касту людей, которая наотрез откажется работать. В таких кругах обычно нет места семье, а если есть, то всем приходилось ждать. Это история всегда про ожидания. Эдакая больная романтика русского человека. Ждать и надеяться.

— Я тебе уже всё сказал! Жди! – крикнул отец, - Я буду есть хлеб и пить воду, но я не стану горбатиться на какого-нибудь проходимца!

Отец взглянул на маму озлобленным взглядом, нервно задышав.

— Хд... хд... хд...

Так было всегда. Когда отца что-то выводило из себя, он начинал задыхаться от злости. Я всегда думал, что это как-то связано с его лишним весом. Отец был среднего роста и весил более ста сорока килограмм. Но оказалось, что это связано с его эмоциональным состоянием. Мне такая черта передалась с самого раннего детства.

Со временем, проходящие мимо жильцы которые нас замечали, начали волноваться за детей. Мои старшие брат и сестра не знали чем себя занять.

Мы жили на цокольном этаже у подъезда на углу Яботинской и Партизанской улиц. Недалеко от дома была синагога. Отец туда часто заглядывал чтобы подружиться с местными евреями. Они с мамой только получали квоту в ульпан, чтобы научиться ивриту, но отец хорошо говорил на идише. Денег в синагоге он не просил, но ему всегда предлагали какую-то еду. Он считал постыдным что-либо брать и нести домой, но охотно угощался всем на месте после очередного шаббата.

Мама оставляла Раю с Юрой с отцом, а меня забирала собой на работу. Мне было тогда год, и я понятия не имел, что вокруг происходило. А вот моему брату Юре было несладко. Ему было одиннадцать, и он постоянно сидел с нашей сестрой Раей.

Жизнь не так просто устроена в этой стране. Если ты гражданин или хотя бы еврей, то дела у тебя будут в порядке. В противном случае, тебе здесь будет тяжело найти работу. Как ни странно, моей маме в местном МВД прямым текстом сказали искать работу на чёрном рынке труда. В отличии от моего отца, ей гражданство не скоро выдадут.

Тем не менее, мама была не простой русской беглянкой. Сидя за столиком в киоске, мама держала меня в руках и выкуривала одну сигарету за другой. Она постоянно звонила куда-то, прокручивая дисковый номеронабиратель, и записывала что-то в свой блокнот. Некоторые номера мама получила от МВД, какие-то выписывала из журнала, купленного в киоске.

— Алло, здравствуйте, вы говорите по-русски? Алло? Извините... - оборвала мама, положив трубку.

Она закурила очередную сигарету...

— Здравствуйте, вы говорите по-русски? А? Алло? Алло? Сука!

И снова...

— Здравствуйте... меня зовут Наталья... Алло?

И снова...

— Здравствуйте. Меня зовут Наталья. Вы говорите по-русски? О! Слава богу! Простите меня, бога ради! Я не знаю иврита, мы переехали сюда семьёй совсем недавно... я ищу работу... да... да, могу... нет, что вы, мне надолго... да, слушаю... уход за пожилыми... поняла... ага... хорошо... записываю...

В конце концов, мама нашла работу. В Израиле всё было дорого, но жизнь на закате СССР научила её быть бережливой к деньгам. На следующий день мама вышла на работу, а вечером договорилась об аренде жилья у одной семьи, которая часто нас встречала на углу улиц Яботинской и Партизанской. У них было два входа в дом, один из которых вёл к болотной реке. Они приняли решение сдать часть этого дома. Хозяйка дома, познакомившись с моей мамой, предложила нам жить у них и расплатиться, а расплатиться после того, как мама получит свои деньги за работу. Это была удачная сделка. Всего за одну тысячу шекелей в нашем распоряжении были две комнаты, чердак и двор. Мы с отцом и с матерью спали на чердаке, а Юра с Раей в маленькой комнате. Большая комната граничила с соседями и была как зал. Мама укладывала всех спать до девяти вечера, демонстрируя нашу семью образцовыми квартирантами.

Друзья моего отца связались с ним спустя месяц пребывания Крайотах. Мама настояла, чтобы мы остались жить в этом доме, несмотря на резкое улучшение финансового положения.

Отец вынужденно согласился. Он арендовал большое помещение недалеко от дома. Он открыл там студию и цех по переработки пробкового дерева

...

Москва. Кудринская площадь, 2017 год.

Два автобуса остановились возле метро. Открылись двери... шаги... железные громыхающие ступени...

— Выводите его... - послышался чей-то голос с улицы.

Я вышел в сопровождении сотрудников органов, которые вели меня по левую и правую руку. Я был в наручниках. Мы шли по Большой Грузинской до угла, пока не свернули на Зоологическую улицу, направляясь к старой высотке...

— Показывайте, Гриншпун! - строго произнёс оперуполномоченный следователь в окружении силовиков.

— Здесь... – с горечью показывая на темную кровлю рубероида, рассказывал я следователю.

Он посмотрел внимательно на край крыши, оценивая прыжок.

— Что она сказала вам?

— Она сказала, что никогда не встречала такого несчастного человека как я.

— Что она имела ввиду?

— Наверно мои мысли...

— Объясните подробнее. Что значит «ваши мысли»? – допытывал меня следователь, напряженно глядя мне в глаза.

— Я не знаю, сразу после этих слов она прыгнула.

— Вы её били?

Я взглянул на следователя. Молодой, может чуть старше меня мужчина в капитанских погонах.

— Да, бил.

Вспомнил я пощечину, о которой сильно пожалел.

— Зачем?

— Спросите моего дедушку. У меня нет четкого ответа на этот вопрос. А у него он точно есть.

— А где ваш дедушка?

— Уже лет сорок как удобряет землю, если от него что-нибудь ещё осталось...

— Гриншпун, вы со мной зря шутите... - вздыхая произнёс капитан.

Я промолчал, глядя на край облезшей крыши, где Аня прыгнула. Мне мерещились миражи...

...

Ясный был вечер, все облака куда-то подевались в тот миг. Она стояла у края и постоянно хихикала, молча наслаждаясь закатом над столицей. Постепенно начали загораться фонари высотки...

— Ты снимаешь? – смеётся Аня, покрываясь румяном, - не надо...

— Почему?! – спрашиваю я, - ты такая изящная и красивая! Опусти капюшон!

— Шу, ты не исправим! Люблю тебя! Хи-хи!

...

Фантом иссяк...

Было серо. Плачущий дождь оставил после себя сырую кровлю. Высотки, которые в Сити, спрятались в тумане. Я смотрел на край и там не было никого. Она умерла. Её нет. И нельзя вернуть.

У неё хватило хитрости одурачить меня, чтобы я её сюда привёл, и мужество сделать то, что я грозился сделать каждый день. Я не мог поверить, что вот оборвалась жизнь самого жизнерадостного человека.

— Ты была особенной. Ты не стремилась стать частью чего-то большего. И не пыталась причинить кому-либо вреда. И ты всегда старалась сделать всё возможное в твоих силах... - думал я про себя, улыбаясь.

Внезапно я потерял трезвость ума и начал бредить, обращаясь к ней.

— Спасибо, Аня...