Мы — партизаны, воюющие с диктаторским режимом Франко. Мы скрываемся в горах Испании. Всего нас — двадцать человек. Раньше было больше.

Сегодня утром к нам присоединилась девчонка — совсем молоденькая, в таком возрасте нужно выходить замуж, а не воевать. Я нашел ее пять дней назад избитой: патрулировал территорию, а она лежала без сознания возле одной из тропинок. Один Бог знает, что с ней сделали франкисты. Мы откормили ее тем, что было — сухими оливками и свеклой. Небогато, но лучше, чем ничего. Уходить она не захотела, сказав, что будет воевать. Рауль заливисто засмеялся, а она ударила его кулаком в нос. Он скрутил девчонку, но больше не смеялся — мы дали ей оружие.

— Рауль, как твой нос? — спросил я, сдавая ему пост. Я снова патрулировал территорию вокруг лагеря. Был вечер.

— Иди в... — Рауль пробормотал что-то и принял пост. Я пошел в сторону лагеря.

Надо сказать, что Мария — так звали новенькую, была красива, как новая винтовка. У нее были длинные черные волосы — прямые и блестящие на свету, она собирала их в хвост. Грудь примерно второго размера — то, что надо настоящему мужчине. Попа ее была худенькой, но крепкой. Ростом чуть ниже меня — 160—165 сантиметров. Я забыл о самом главном — о глазах: это была бездна, безумная, клокочущая и поглощающая. Иногда она загадочно улыбалась — за ее улыбку я был готов убить тысячи франкистов. Я старался не думать о ней и списывал все это на то, что у меня около года не было женщины.

— Хуан, мне нужно тебе кое-что сказать, — сказала Мария, подойдя ко мне. Она отлично смотрелась в военной форме, ремень подчеркивал ее талию так, как не мог бы ее подчеркнуть ни один корсет.

— Что? — спросил я.

— Пойдем, — сказала она и повела меня в сторону леса. Наступала ночь, было тихо.

Через сорок минут Мария привела меня на удивительной красоты полянку. Я видел ее раньше, но война не позволяла оценить ее по достоинству. Мария посмотрела на звезды, а затем на меня.

— Мария, что мы здесь...

Она поцеловала меня, встав на носочки. Ее пухлые и влажные губы ласкали мою огрубевшую кожу и давно небритую бороду. Ее язык занырнул в мой рот и бесконечно облизывал его, будто она жаждала меня, как идущий в пустыне жаждет воды. Одной рукой она схватила меня за волосы на затылке и прижала голову к себе. Другой рукой поначалу она держала меня за спину, затем резко опустила ее на член, который она непрестанно щупала через мои форменные штаны. Она сжимала его и яйца так, словно я был последним мужчиной на земле.

Со стороны лагеря послышалось пару выстрелов.

— Мария, нам надо...

Она повалила меня на траву и начала расстегивать выцветшую на солнце рубашку, которая когда-то была зеленой. Параллельно она покрывала мою грудь поцелуями и облизывала мою кожу. Я отбросил пистолет и нож в сторону. А она уже расстегивала мой ремень. Из под него вынырнул крепко стоящий член. Она жадно набросилась на него: тут же взяла в рот головку, и, помогая себе руками, сосала его. Иногда она отрывалась и облизывала его от основания и до кончика. Я попытался встать, но она резко опрокинула меня, после чего продолжала. Ее язык вытворял какие то безумные кульбиты, он то мог объять его полностью, то касался его слегка и чуть-чуть, и все это происходило в ее маленьком ротике. Я вспомнил корриду в Мадриде, такую страсть я видел и чувствовал только там. Я больше не мог терпеть, она понимала это.

Она расстегнула свою рубашку, обнажив наливную грудь с коричневыми сосками. Ее кожа была оливковой, пресс — накачанным, а тело слегка исхудавшим. Оседлав меня и поцеловав, она встала и сняла свои штаны, и только после этого распустила волосы. Ее волосы достигали прекрасной попы, обвивали тело. Она легко убрала их и начала медленно садиться на мой член. Ее лоно было заросшим густыми черными волосами. Когда мой член встретился с ее лоном, это было безумием: оно было очень мокрым и узким, я хотел эту женщину, как не хотели никого до нее. Как только вошла головка, Мария выдохнула и ее лоно сжало мой член. Затем она стала садиться ниже. По стволу моего члена текли ее соки, она тяжело дышала, ее грудь вздымалась, а соски на груди становились острыми. Она подняла лицо к уже звездному небу и закрыла глаза.

Как только она села на мой член полностью, сразу посмотрела на меня, пригнулась и начала облизывать мою щеку и целовать, медленно двигаясь тазом. Ее соки были обильны, а лоно гостеприимно, я входил в нее и чувствовал, что жив. А где-то звучали выстрелы. Она была сверху и двигалась все быстрее, начав громко стонать. Мы уже ничего не боялись. В этой скачке мы не рассчитывали оставаться в живых, главное — что будет сейчас.

Мой член все больше наполнялся кровью, а Мария не сбавляла темп. Ее лоно становилось все уже, она скакала на мне уже так быстро, как могла и уже почти кричала. Ее волосы, когда она наклонялась, падали на мое тело и приятно щекотали его. Я трогал ее за молодую и зрелую грудь, от этих прикосновений ее лоно сжималось еще сильнее. На пике наших диких скачек я почувствовал, что скоро кончу. Она тоже это почувствовала и прибавила темп. Она смотрела на меня, как бы играя со мной, как бы неся с собой некую тайну, которую я никогда не разгадаю. Раз. Два. Три. Я разрядился в ее лоно, она закричала. В момент моего оргазма ее лоно сжалось так сильно, что я был уверен — во мне не осталось более ничего.

И я, и Мария остались без сил. Несколько минут мы лежали и смотрели на черное испанское небо с белыми, ослепительными звездами. Я видел, как из ее лона вытекали капельки моего семени. Мы нежно целовались. Она трогала мою бороду.

— Что ты хотела мне сказать? — спросил я, немного прийдя в себя.

— Что часть партизан в лагере — предатели. Они выдал положение лагеря и в него должны были прийти франкисты.

— Выстрелы, стало быть, оттуда. — Сказал я. — Ладно. Завтра мы решим, что делать дальше.

— Отдохнем немного и пойдем.

— Да.

Выстрелы прекратились.