Самолет. Гостиница. Плохой завтрак.

Деловая встреча.

Мы вошли в переговорку, ждали юриста компании-партнера, она вошла... И мне стало смешно. Я смотрел на нее в упор. И она на меня. И ни на секунду никакой неуверенности в ее голосе не было, и во взгляде тоже. Ледяная дама.

Тяжелые переговоры. Долго. Все устали, но все решили. В итоге все более-менее сложилось.

Я все глядел на нее и радовался. Она повзрослела, но не постарела. Расцвела, но не усохла. Красивая молодая женщина. Успешная. Я все думал и вспоминал ее тогда. На коленях, в сперме, измученную и кончающую. В диком унижении. Кем только она не была, и как только себя не вела. Все было тогда. Потом ей стало мало, и я ее отпустил. И я готов был увидеть ее где угодно, но не в этом городе и не в таком положении.

Дальше был банкет. Но ее там не было. Я выпил и как то быстро ушел спать. Я был уверен, что так или иначе она меня найдет.

Она позвонила. Назначила встречу, в ресторане, далековато от центра. Ледяным таким голосом.

 — Это официально? Я готов подъехать в офис.

 — Нет.

 — Не вижу смысла.

 — пожалуйста...

И куда делся весь лед. И я все понял.

 — Хорошо. У тебя будет 20 минут.

Положил трубку.

Ресторан был крохотный. Но милый. Кофе, какие-то сендвичи. Я пришел чуть позже. Она уже сидела за столиком на улице. Я смотрел на нее со спины. Было видно, что она нервничает, еразает, ждет, ищет глазами. Тонкая блузка, строгая юбка, каблук, волосы убраны. Строга и вызывающа одновременно. Красивая сука.

Я коснулся ее плеча, проходя за стол, сел.

 — Здравствуй.

 — Здравст... Привет. Она как то смущалась и заикалась. Боялась.

 — Рассказывай.

 — Я не знаю, что рассказывать, я даже не знаю, зачем позвала тебя.

 — Мы давно не виделись. Ты многое успела, очевидно.

 — Да. И она покраснела. Опустила глаза.

Я молчал и любовался ею. Она по-настоящему раскрылась, расцвела, как говорят. Изменилось что-то неуловимо, контур губ, лица, голос, взгляд. Она была уже не девочкой, но холеной и ухоженной женщиной.

Я положил руку на ее ладонь, чуть сжал. И мы стали общаться. Как то легко, как давние друзья, беседа текла, мы выпили вина...

И все было легко. Но она постоянно опускала глаза, будто боялась меня, смущалась. И это было мило. Я знал, что она не новичок в теме, и она это понимала.

 — Мне пора. Был рад увидеть.

Она как-то вскинулась. Привстала.

 — Не уходи.

Я смотрел на нее в упор.

 — пожалуйста... Хозяин.

 — Я тебе не Хозяин. Я отпустил тебя. Вероятно, ты под другим ошейником.

 — Нет... пожалуйста, останься, мне нужно поговорить.

 — Завтра. В восемь. Назвал адрес.

 — Я буду.

Она смотрела мне в глаза. И я видел покорную девочку, сучку из моего прошлого и одновременно красивую и чертовски привлекательную женщину. Ни льда, ни суровости, ничего этого... Лишь покорность, как в тот первый раз, когда она смотрела на меня рабски, когда сама встала на колени.

Она пришла. И она очень хотела мне понравиться. Вся в темном, большеглазая, взрослая. И она боялась, боялась не наказания или унижения, она боялась шагнуть в комнату.

Но также сильно, как она боялась, она хотела. И это было видно.

Она вошла и сказала.

 — Я хочу этого опять.

Мы говорили, пили. Я нарочно ее не трогал. Она была как на иголках и, казалось, коснись я сейчас ее пизды, я утону в ней. Можно было сделать что угодно, она дико хотела. Но она повзрослела и могла себя держать в руках. Все шло мило. Она рассказала, что ушла тогда к другим хозяевам, что попробовала многое.

Она рассказывала историю рабыни, которая опустилась на дно. Она получила что хотела. Она пожила в будке, ее держали на цепи. Голая, опущенная на цепи.

Как сука. Ее и отдавали иногда хозяйским кобелям. Ради шутки. А ей нравилось. Она рассказывала об этом на одном дыхании. Это была ее тайна, ее чудовище, с которым она жила. И она не жалела. Она вновь это переживала и я видел, что рассказывая о том, как ее пускали по кругу на десятерых, как ее ебали в рот сразу двумя хуями, как ее подвешивали на крюке за дырку в жопе и ебали в рот, как ее заливали мочой, спермой, как она месяцами ела из собачьей миски — она заводилась по новой. Полуприкрыв глаза — она вдавалась в откровенные подробности. Как рвали ее пизду и жопу, как продавали. Все было... То, чего не дал ей я, и чего она хотела. Она встала под ошейник и это стало образом ее жизни. Хуи, сперма, моча, вибраторы и зажимы... Ничего более.

Ее нащадно порол хозяин. Она лизала и сосала пизды и хуи, ее сделали туалетной шлюхой, она вылизывала задницы и ее рот был унитазом.

Она рассказывала. И я видел ее румянец. Ее учащенное дыхание. Ее возбуждение.

И все кончилось, как то в один момент. Она не переступила ту черту, когда бы она просто была проституткой на вокзале. Ей повезло. Ее просто вышвырнули.

Она уехала из того города. Зализала раны. И вот она полулежала на диване в моем номере, смотрела мне в глаза и шептала:

 — Я больше так не могу... Выеби меня Хозяин, сделай, что хочешь...

Она сама, без слов, разделась. Осталась в черных чулках. Голый лобок, сочная грудь, стройное, мягкое тело...

Я дал ей пощечину. Она вскинулась, вздохнула, и руки ее оказались за спиной. Она сама их сложила и чуть опустила голову. Ее поза была сама покорность.

На сосках были следы проколов. И раньше там были кольца, ее подвешивали за сиськи, и она сходила с ума от боли, пока ее ебали и хлестали.

Я приказал показать себя.

И вот она — юрист огромной компании, страх и ад для своих подчиненных, барышня с возможностями и связями, — она ползала передо мной, показывал свои дыры, свое тугое очко, что отвыкло от хуя, свою сочную пизду, с проколотыми половыми губами, она старалась, и она была дико развратна, чудовищно похотлива в этом свое виде.

Я чувствовал, что начинается новый виток в наших встречах. Отношениями это было бы сложно назвать. Попробовав однажды боль и унижение, абсолютную власть, она уже не сможет жить иначе. Так я когда ей говорил когда-то. И так и сложилось.

Красота ее тела, ее высокий статус, и одновременно ее похоть и ее страсть. Это заводило. Это возбуждало. Обладание ее телом, унижение и подчинение, вот что было самым ярким.

Даже не ебля ее хлюпающей пизды или бесконечные ее оргазмы, не ее жопа и не ее профессиональный рабочий рот. Нет.

Скорее моральное осознание того, что она сделает все. Тут уж не было никаких табу. Она могла все. И она кончала от этого, даже если не испытывала прямого удовольствия — кончала от приказа, от слова, от жесткого взгляда.

В тот раз ничего почти и не было. В тот первый раз. Заново первый. Она сосала, я ебал ее в рот, тянул волосы, соски, мял, щипал, шлепал ладонью.

Намеренно не пользовался игрушками и приспособлениями, по чуть-чуть окуная ее обратно. Она теряла рассудок и умоляла еще и еще, она знала, что бывает и как бывает. Но я не спешил. Еще успеем.

Мы разговаривали, когда я давал ей отдохнуть и она лежала на полу в ногах, поддерживая своим телом мои ноги. Говорила, говорила, говорила... То, что держала в себе, то о чем никому не расскажешь. Меня она не боялась.

Она вновь была в ногах, внизу. Ее взгляд был сама покорность, а все уголки ее тела были для хозяина. Для меня.

P. S.

Ищу виртуальную рабыню.