Литературный этюд.

Все эссэ являются художественным произведениями. Все персонажи вымышленны. Все совпадения случайны.

Это было какое-то помешательство — мне никогда не нравились блондины! Я нашла его совершенно случайно, по чёрт знает каким фотографиям, черт знает какого знакомого. Не сказать, что он был красив, не сказать, что уродлив — просто какая-то неведомая сила неумолимо тянула меня к нему.

Хотя, почему неведомая? Я знала, что это. Это — талант. Мой блондин был талантлив, причём чертовски, более того — он был гениален! Об области распространения его возможностей я умолчу — это не столь существенно для уважаемого читателя, всё дело в другом: я заметила одну истину, довольно странную: в мужчине меня возбуждает не внешность, одежда, деньги, греческий нос, загар или пирсинг в особо оговоренных местах и всяческая подобная чепуха (хотя, не без этого, есть грешок), а УМ. И способности. Он может быть капризен и вспыльчив, лохмат, кудряв, с губами, как у сома, и глазами цвета зимней резины — без всякой разницы, вывод один — Я МОГУ ДАТЬ ГЕНИЮ! Звучит ужасно смешно и нелепо, но это-есть-факт.

Итак, мой герой. Назовём его, к примеру, Иваном. К тому, что Ваня был блондин, он был ещё и белокож, что тоже весьма удивительно, т. к. белокожие мужчины отталкивали меня вдвойне — создавалось ощущение болезненности. На мой вкус брутального чернобрового красавца он явно не тянул, но его тело могло свести с ума кого угодно: бицепсы-апельсины, квадратики пресса и очень накаченные ноги, пожалуй, даже слишком, но это были необходимые издержки. Профессиональные.

Это случилось не в первый раз. Мы были близки с ним и раньше, я не была зажата и смущена перед этим человеком, более того — я пыталась поспеть разумом за собственным телом. Но об этом чуть позже. Поясню обстоятельства.

Ванюша мой был удивителен: мне перехватывало дыхание от каждого его прикосновения, от одного взгляда этих огромных серых глаз куда-то вниз по нервным стволам прокатывало влажно-огненное желание — то ли я настолько его любила, то ли безмерно уважала — эти, по сути, мало совместимые понятия сливались в одно слово — ХОЧУ — и оно, как снежный ком, катилось, не разбирая дорожек, читалось аршинными буквами в моих чёрных глазах...

Мы сели в автобус. Автобусы, самолёты, поезда и повозки вообще стали, в некоторой степени, неотъемлемой частью моей жизни — мой гений частенько мотался по миру по своим гениальным делам, и я, подобно жене декабриста, следовала за ним, пыталась выжать из каждой гостиничной комнаты максимальный уют, наливала чаёк, чесала на ночь спинку и засыпала калачиком у него подмышкой.

Я познакомилась с его товарищами по мастерству. Мы отчаливали кампанией, и все были приятные интеллигентные и юморные ребята, за исключением двух отталкивающих особ — они бросали на моего Ивана весьма недвусмысленный сальный взгляд, да и на меня, только иного характера — враждебного, т. к. Великий Человек был отныне «при женщине».

Разобравшись с сумками, пледами и подушками, местами у окошка и способами вытягивания ног, сняли тормоза, едем. У нас оказались неудачные места: в самом конце, без ребят, без общего разговора, с половинкой окна и полумраком.

Я устала от спешки, откинулась на спинку кресла, и поставила одну ногу на какое-то возвышение, которое нащупала. Ванюша чихнул, покивал и собрался было почитать книжецу. Мои рецепторы уловили запах порошка от его футболки, и это меня необыкновенно заводило (я сама ревностно чистоплотна, и запах чистоты есть лучший афродизиак). Я подалась вправо и поцеловала его в шею и за ушко, ощутив еле уловимый пьяняще-древесный запах мужского парфюма.

Моя ладонь горячо и плотно легла ему на бедро и начала поглаживать грубую ткань джинсов. У меня побежали мурашки от этого непередаваемого чувства любимого мужчины, его сильных рук, этого запаха и волос цвета спелой пшеницы. У него был довольно большой рот с аппетитными алыми губами и совершенно сокрушительной улыбкой. От моих запретных действий он отложил Литературу, прикрыл глаза и я увидела, как развратно поползли вверх уголки его губ. Мой гений БЫЛ ГОТОВ.

Я очень чётко знаю это его выражение лица, лица желающего, вопреки всем резонам и доводам, и это ощущение инстинктом, импульсом передаётся мне, и я не могу двигаться, не могу соображать, в этот момент хочется только одного: вцепиться в него, не сдерживая стоны, и воспринимать его распалённое тело, поцелуи, пальцы, порывистое дыхание — слиться каждым сантиметром в глубоком едином ритме...

Я наклонилась вниз и, не расстёгивая джинсов, пропустила между зубов его орган, обдав горячим дыханием, чувствуя его жар. Мой аmigо нервно откинул голову и запустил руку мне в волосы, я буквально физически ощущала волны эротического эфира, которые не было сил сдерживать. Ваня поднял меня за подбородок и стал жадно и страстно целовать в губы, я чувствовала его вкус, слегка отдающий кофе, безумно приятно. Он делал медленные тщательные движения ртом, потом такими же горячими поцелуями перешёл на скулу, мочку и шею, оставались, наверное, пунцовые следы на коже, но мне было всё равно сейчас.

Вообще, это непередаваемые ощущения — поцелуи в шею — их, наверное, могут испытать только женщины: начинает плыть сознание, ты кусаешь губы, остановиться в этот момент — как на велосипеде с горки — остановишься, конечно, но в полном шоке.

На мне были спортивные найковские шорты, довольно свободного покроя, но с дурацкой тугой резинкой, как будто их шили на осу. Я накрылась пледом и под его покровом сняла одну половинку с левой ноги. Бельё я не одела — в моих коварных планах было сегодня немного пошалить, и, собираясь с утра в гостинице, я передумала на счёт трусиков. Ванюша похихикал мне в ключицу и перешёл к активным действиям на нижнем фронте.

Я была совершенно готова его принять, намок, наверное, даже плюш кресла, больше всего на свете мне сейчас хотелось этого. Ваня провёл языком мне по плечу, поцеловал меня в шею под волосами и крепко, даже, пожалуй, неожиданно вошёл в меня двумя пальцами. Раньше, читая паршивенькие женские романы, я не понимала, как это, когда земля уходит из логического понимания, «крыша сваливает без вопросов», и зачем вцепляться мужчине ногтями в спину и царапать его, когда можно обойтись без крайностей. Без крайностей было нельзя — «клапана сорвало» начисто: я схватилась за него именно ногтями, укусила за футболку, и уткнулась в плечо, чтобы некто не слышал — тихо я не умею.

Он накрыл мне рот поцелуем и очень вовремя:

 — О, гляньте, эти опять воркуют! Хорош девушку целовать, всем охота!

Послышался общий хохот. Это Борис, друг моего Ивана, хороший парень, выручалочка, шумный и заводной. Мы с натянутой мимикой оторвались друг от друга.

 — Вань, чего спросить-то хотел: ты взял костюм? Надо было брать-то?

Боря явно направился в нашу сторону для обстоятельного разговора про костюм. Чёрт! Я буду рекордсменом по одеванию шорт на левую, когда этот спорт зарегистрирует олимпийский комитет.

Ванюша его успокоил, обещал дать поносить свой и отправил на место. Борис удалился, а мой горячий мужчина со всей досадой, которую оставил ничего не подозревающий товарищ, стукнул кулаком по ручке своего кресла и желваки заиграли на его скулах. Мне стало смешно от его откровенно взбешённого лица, от всей ситуации, я смотрела на него с опаской, и изо всех сил стараясь не расхохотаться. Наверное, он и сам почувствовал всю комичность ситуации, и, повернувшись ко мне, прищурился и произнёс:"Смешно тебе, да?»

Это было последней каплей — хохотали мы вместе, он говорил, что ненавидит меня и запретил вообще к себе прикасаться, я сказала, чтобы он не огорчался, так как у него есть Литература, и вообще пусть сидит читает.

Оставалось два с половиной часа до гостиницы в Римини.