Король Лоредан VII, чье правление запомнилось подданными как эпоха беспрецедентного мира и процветания, имел одну странную, глубоко личную печаль. В его королевстве был прекрасный, мудрый обычай, но ему, самому могущественному из мужей, он был недоступен.

Обычай был таков: если жена благородного рыцаря изменяла ему, пока тот был в походе, рыцарь, узнав об измене, должен был пасть на колени перед супругой. Он умолял о прощении, целовал её ноги и каялся в своих грехах — в том, что оставил её одну, что не сумел оградить от тоски и соблазнов. Если дама сердцем чувствовала, что раскаяние искренне, она даровала прощение. И тогда рыцарь торжественно прикреплял к своему шлему величественные оленьи рога. Эти рога были не символом позора, а знаком высшей чести. Они говорили всем: «Да, я был виноват перед своей женой, но я нашёл в себе силы признать это, и она, великодушная, даровала мне прощение». Носить такие рога считалось почётнее, чем любой орден за воинскую доблесть.

Лоредан же был королём в мирное время. Его великие войны остались в прошлом, в юности. Его супруга, королева Изабелла, была образцом верности и достоинства. И король с грустью наблюдал, как его вассалы — графы и бароны — возвращаются из небольших стычек на границах, чтобы пройти через этот очищающий обряд. Их шлемы с рогами вызывали у народа не насмешки, а уважение. Их браки после этого становились лишь крепче.

И вот однажды, глядя на свое отражение в золотой короне, лежавшей на бархатной подушке, Лоредан принял решение.

Он пришёл к Изабелле в её сад, где она вышивала гербы их династии.

— Изабелла, — начал он, смущённо переступая с ноги на ногу. — У меня к тебе необычная просьба.

Королева подняла на него спокойные, ясные глаза.

— Говори, мой господин.

— Я... я хочу, чтобы ты мне изменила, — выпалил король.

Игла замерла в воздухе. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь пением птиц.

— Ты с ума сошёл, Лоредан? — тихо спросила Изабелла, и в её голосе была не обида, а полнейшее недоумение.

— Вовсе нет! — воскликнул король, оживляясь. — Посмотри на герцога Альрика! Его жена простила его, и теперь он ходит с парой таких рогов на шлеме, что загляденье! Весь двор им завидует! А я? Я ношу эту корону, символ власти, но на ней нет рогов! Мне нечего демонстрировать!

Изабелла отложила вышивку.

— Ты хочешь, чтобы я, королева, нарушила свой обет? Чтобы опозорила себя и тебя ради... пары оленьих рогов?

— Не опозорила! — горячо возрастно. — Возвысила! Сделала бы меня самым почётным рыцарем королевства! Я бы пал перед тобой на колени, я бы целовал твои ноги, я бы каялся так искренне, как никто до меня! А потом прикрепил бы рога к короне! Представь, какая это была бы традиция!

Изабелла смотрела на него, и понемногу гнев в её глазах сменился странной грустью. Она поняла, что за этой абсурдной просьбой скрывалась простая, почти детская тоска: её муж, король-миротворец, жаждал пройти через обряд, который олицетворял мужество признать свою слабость и получить прощение.

Она медленно поднялась и подошла к окну, откуда был виден весь их спокойный, ухоженный мир.

— Ты хочешь подлинной ошибки и подлинного прощения, Лоредан? — спросила она, глядя в сад. — Что ж, тогда слушай. Ты помнишь, ты уезжал на север, улаживать спор о соляных копях?

Король кивнул, не понимая.

— Ты отсутствовал три месяца. И за это время... я изменила тебе.

Лоредан замер, словно пораженный молнией. Воздух вырвался из его легких с тихим свистом.

— Что? — прошептал он. — С кем?..

— С твоим главным садовником, — голос Изабеллы был ровен и спокоен, но в нем звенела сталь. — Не смотри так. Он не знал, кто я. Я приходила в самый дальний угол сада, где высаживают дикие розы, в простом платье, с покрытой головой. Он думал, что я служанка из кухни, томящаяся от одиночества. Он был молод, пах землей и солнцем, и его руки, грубые от работы, знали тайну, которую забыла королевская роскошь — тайну простого прикосновения. Это длилось недолго. Всего несколько раз. Но это было. И это была настоящая измена, Лоредан. Не инсценировка. Не по твоему приказу. А по моей слабости и моей тоске.

Она повернулась к нему, и в ее глазах стояла не вина, а выстраданная правда.

— Ты хотел настоящего обряда? Теперь он возможен. Но только если твое раскаяние будет таким же подлинным, как мой проступок.

Король стоял, не в силах вымолвить ни слова. Его абстрактная мечта обрела плоть и кровь, и она была ужасающе реальной. Ревность, боль и гнев закипели в нем. Но поверх них поднималось другое, более сильное чувство — понимание. Он просил бури и получил ее.

Не говоря ни слова, Лоредан, Король Лоредан VII, Повелитель Земель и Хранитель Мира, медленно, с поистине королевским смирением, опустился на колени на холодную каменную плиту. Он склонил голову, касаясь лбом вышитой золотом туфельки Изабеллы.

Затем он начал целовать её ноги.

Это не был быстрый, церемонный поцелуй. Это было долгое, почтительное служение. Он брал её ступню в свои руки, трепетно, как реликвию, и его губы касались её кожи с таким благоговением, словно он причащался от святого источника. Сначала тыльная сторона стопы, где проступала тонкая паутинка вен, затем нежная кожа у щиколотки. Он целовал каждый палец, задерживаясь на каждом, шепча слова покаяния, которые были слышны только им двоим и Богу. Он просил прощения за каждый день, проведенный ею в одиночестве, за каждую невысказанную мысль, за каждую улыбку, которую он не увидел. Его плечи слегка вздрагивали, а седая борода намокала от слез, капавших на ноги его королевы. Этот ритуал длился целую вечность, наполненную тишиной, болью и очищением.

Когда он наконец замолк, исчерпав все слова и все поцелуи, он остался лежать у её ног, безмолвный и разбитый.

Изабелла смотрела на голову своего мужа, прильнувшую к её стопам. Её сердце, сжавшееся от боли и гордости за него, смягчилось. Она медленно наклонилась и коснулась рукой его щеки.

— Ты был виноват передо мной, оставив одну. Я была виновата перед тобой, нарушив обет. Но ты нашел в себе мужество пасть ниц и вымолить прощение. А я нашла в себе силы даровать его. — Она сделала паузу, и ее голос зазвучал ясно и властно. — Я прощаю тебя, Лоредан. Встань, мой рыцарь. Мой король.

На следующий день король появился на утреннем приёме. На его золотой короне, чуть выше висков, красовались не огромные оленьи рога, а два изящных, инкрустированных серебром и черным деревом оленьих отростка. Они были малы, но видны всем. И тот, кто смотрел внимательно, мог заметить, что глаза короля и королевы, встречаясь, говорили о чем-то глубоком и вечном, что было понятно только им двоим.

Никто не осмелился спросить о них вслух. Но герцог Альрик, чьи рога были величиной с небольшое дерево, взглянул на короля, и в его глазах вспыхнуло не зависть, а глубочайшее уважение. Он первый склонил голову в немом приветствии новому, самому почётному члену их братства.

А король Лоредан VII с гордостью носил свою корону до конца своих дней, иногда касаясь пальцами маленьких рогов и с нежностью глядя на свою королеву. Он понял главное: чтобы заслужить прощение, не нужно искать повода для ошибки. Нужно просто найти в себе смелость признать те маленькие вины, что копятся в любом, даже самом счастливом браке. А истинное прощение рождается не из идеальной верности, а из умения принять падение и подняться вместе, став от этого лишь сильнее.