София проснулась от мягкого света, пробивающегося сквозь тонкие шторы их спальни в центре Москвы. Часы на прикроватной тумбочке показывали семь утра — слишком рано для выходного, но тело уже привыкло к ритму, который не позволял лениться. Она повернулась на бок, разглядывая спящего Диму: его лицо, расслабленное во сне, с лёгкой щетиной на щеках и рукой, небрежно брошенной поперёк подушки. В свои тридцать два она всё ещё видела в нём того самого парня из театральной академии — тихого, но упорного, с глазами, полными преданности. Дима, её Дмитрий, менеджер в "Новой волне", всегда был таким: он плёл контакты, чтобы она, София, блистала на сцене. Их брак напоминал спектакль — она в центре света, он в тени кулис, с планшетом в руках и улыбкой, которая говорила: "Я всё улажу".

Она тихо выскользнула из-под одеяла, чувствуя, как прохладный воздух квартиры обволакивает кожу. Голая, как любила спать летом, София прошла в ванную, включила душ и встала под струи, горячие и ритмичные. Вода стекала по её телу — гибкому от йоги и ролей в авангардных постановках: плоский живот, изгиб бёдер, грудь, полная, но упругая, с сосками, которые от прохлады слегка напряглись. Она провела руками по коже, намыливая гель с ароматом сандала — тот самый, что Дима подарил на годовщину. "Для моей музы", — шепнул он тогда, целуя её шею. София улыбнулась воспоминанию, но в зеркале над раковиной увидела себя: умные глаза, которые всегда замечали детали. Она любила быть нежной — милая жена, предпочитающая тихие вечера за книгой и ласки, полные заботы. Никаких бурь, никаких требований. Секс с Димой был тёплым, предсказуемым, с её стонами, приглушёнными подушкой, и его руками, нежно обнимающими талию. Она никогда не хотела больше — или думала, что не хочет.

Дима вошёл на кухню босиком, в одних боксерах, потирая глаза. Его тело — крепкое, с лёгким животиком от сидячей работы — всегда казалось ей надёжным.

— Доброе утро, звезда моя, — пробормотал он, целуя её в макушку и наливая себе кофе.

София повернулась, обняла его за талию, прижимаясь щекой к груди. Запах его кожи — мыльный, с ноткой вчерашнего одеколона — был таким знакомым, успокаивающим.

— Смотри, что в новостях, — сказала она, протягивая телефон.

Дима взял устройство, пробежал глазами текст, и его брови слегка приподнялись.

— Эрик Вольф ставит? Этот эксцентрик? Требует "метода Станиславского на стероидах" — жить ролью круглосуточно, включая костюмы и сны. Звучит как авантюра, — усмехнулся он, но в глазах мелькнуло то, что София знала слишком хорошо: одержимость её успехом. Дима не просто управлял её карьерой — он жил ею.

— Ты должна попробовать. Я свяжусь с ассистентами, подам твою заявку. Это твой прорыв, София, — добавил он.

Она кивнула, чувствуя лёгкий трепет в груди. Роль обещала не просто слова, а касания и взгляды, что разожгут тело.

— Спасибо, милый, — прошептала она, целуя его в губы — мягко, привычно.

Поцелуй был как их утро: тёплый, без огня. Дима обнял её крепче, рука скользнула под халат, поглаживая спину.

— Может, отметим кастинг заранее? — спросил он шутливо, но в голосе сквозила надежда.

София улыбнулась, отстраняясь нежно.

— После, Дима. Сначала кофе.

Она не хотела сейчас — тело не отзывалось. Или... как будто уже ждало чего-то другого.

Кастинг назначили на следующий день. Театр "Новая волна" встретил её полумраком зала: бархатные занавеси, зеркала на стенах, отражающие пространство. Эрик Вольф — высокий, с седеющими висками и яркими глазами — сидел в центре партера, окруженный ассистентами.

— София! — воскликнул он, вставая и целуя руку. — Ты — воплощение эпохи. Надень платье, и давай поимпровизируем.

В гримёрке она стянула джинсы и блузку, глядя в зеркало: тело, гибкое от йоги, с лёгким загаром от летних прогулок. Первое платье — шёлк, облегающий бёдра, с глубоким вырезом. Ткань скользнула по коже, прохладная, шелестящая, и София почувствовала мурашки: вырез обнажал ложбинку между грудями, подчёркивая изгиб, а подол едва прикрывал колени. Она надела чулки — шёлковые, с кружевной резинкой, — и туфли на низком каблуке, флейпер-стиль. В зеркале отразилась соблазнительная женщина с улыбкой, обещающей больше, чем слова.

На сцене Эрик кивнул:

— Твоя реплика — флирт за коктейлем. Партнёр — Марк, наш новый танцор.

Марк вышел из кулис: двадцать восемь, тело атлета — широкие плечи, узкая талия, мышцы, проступающие под рубашкой. Глаза — тёмные, полные вызова, как у шпиона из пьесы. Он протянул воображаемый бокал.

— Привет, Мата, — сказал он низким голосом.

София взяла "коктейль", их пальцы соприкоснулись — электричество пробежало по коже, лёгкое, но заметное.

— Твои губы шепчут больше, чем слова, — произнесла она реплику, наклоняясь ближе.

Диалог потёк: намёки, смех, и вот — поцелуй по сценарию. Их губы встретились — медленно, в долгом касании. Губы Марка были тёплыми, чуть шершавыми от щетины, с вкусом мяты от жвачки. Язык скользнул — не глубоко, но настойчиво, и София почувствовала, как тело отзывается: жар внизу живота, лёгкая пульсация между бёдер. Она отстранилась первой, заставляя его потянуться — и в его глазах мелькнуло удивление, смешанное с желанием. Власть — новая, острая.

Дима сидел в заднем ряду, в тени, с планшетом в руках. Якобы фиксировал заметки по свету, но взгляд его приковался к сцене. Он увидел как ярко-красная помада Софии оставила след на губах Марка — размазанный отпечаток, который тот не стёр, а облизнул кончиком языка, медленно.

Сердце Димы сжалось — ревность кольнула, но под ней... возбуждение, предательское, тёплое. "Это всего лишь репетиция", — подумал он, но тело отреагировало: теснота в штанах, дыхание участилось. София поймала его взгляд в зеркале зала — и улыбнулась, той новой улыбкой, что казалась ему чужой, но манящей.

— Браво! — крикнул Эрик, хлопая. — София, ты в роли. Кастинг твой.

Она спустилась со сцены, платье шелестело, и Дима встал, встречая её в проходе.

— Ты была... невероятна, — прошептал он, целуя в щёку.

Но пальцы его дрожали, когда он коснулся её руки.

Вечером дома, в их уютной квартире с видом на Арбат, София сбросила платье, оставшись в белье — чёрное, кружевное, то, что купила для "роли". Дима готовил ужин — пасту с креветками, его фирменное блюдо, — но мысли его были о поцелуе.

— Расскажи, каково это — жить ролью? — спросил он, разливая вино.

София села напротив, скрестив ноги, и халат слегка разошёлся, обнажая бедро.

— Даже его поцелуй — и роль оживает во мне, пульсирует, — говорила она тихо, но в голосе сквозила новая нотка — не просьба, а утверждение.

Дима замер, бокал в руке.

— Его? — переспросил он, и ревность снова кольнула.

София лишь улыбнулась, протягивая руку:

— Не ревнуй, милый. Это театр.

Но когда они легли в постель, она не уступила, как раньше. Вместо этого толкнула его на спину, оседлав бёдра — властно, с неожиданной силой.

— А теперь — твоя очередь меня порадовать, — прошептала она, раздвигая ноги над его лицом. — Возьми меня языком. Долго. Как будто ты мой слуга.

Дима замер, глаза расширились — это было то, о чём он мечтал, но никогда не просил, боясь её "нежности". Но сегодня она видимо последовала команде режиссера оставаться в роли до конца.

— София... — начал он.

Но она прижалась ближе, киска — горячая, чуть влажная от дня — коснулась его губ.

— Не говори. Лижи.

Он подчинился, язык выскользнул — лизнул по губкам, солоновато-сладкий вкус её, смешанный с эхом репетиции, мятой и чем-то чужим, манящим. София застонала, впиваясь пальцами в его волосы, направляя:

— Глубже, милый. Покажи, что достоин.

Язык нырнул внутрь, кружа по стенкам, посасывая клитор — она текла обильно, влага стекала по его подбородку, а тело её дрожало. Рука Димы потянулась к себе, но она остановила:

— Нет. Только для меня.

Он лизал жадно, чувствуя, как её бёдра сжимают голову, стоны эхом отдаются в ушах. Оргазм настиг её резко — спазмы внутри, крик, приглушённый, но протяжный, тело выгнулось. Она кончила на его лицо, соки теплые, вязкие, и Дима почувствовал вкус — её, чистый, с примесью возбуждения от сцены.

Когда она сползла набок, тяжело дыша, Дима лёг рядом, член твёрдый, но не тронутый.

— Я люблю тебя, — прошептал он, целуя её плечо.

София повернулась, улыбаясь в темноте:

— Знаю. И это только начало.

Вина кольнула её — он дал всё, а она взяла, не отдавая. Но тело отзывалось жаром, и в голове крутилась роль: Мата Хари, чьи желания — закон. Репетиции начинались завтра, и София знала: зеркала зала отразят не просто актрису, а женщину, пробудившуюся.

Репетиции "Шёпота в гардине" начались на следующий день после кастинга, и театр "Новая волна" превратился в лабиринт из бархатных занавесей и зеркал. Полумрак зала создавал ощущение, что реальность размывается, а София чувствовала себя частью этого — в шёлковом платье, которое обнимало тело, подчёркивая каждый изгиб. Она пришла рано, чтобы привыкнуть к костюму: ткань скользила по коже при каждом движении, вырез открывал грудь, а чулки с резинкой слегка сжимали бёдра. В зеркале она видела себя — не прежнюю нежную жену, а женщину с глазами, полными ожидания. Роль Мата Хари уже шептала внутри: соблазн, власть, секреты, скрытые в каждом вздохе.

Эрик Вольф собрал актёров в центре сцены — круг из стульев, лампы с мягким светом. Марк сидел напротив, в рубашке с расстёгнутым воротником, мышцы плеч проступали под тканью. Его взгляд встретился с её — прямой, с намёком на вызов, — и София почувствовала лёгкий жар внизу живота. Дима устроился в заднем ряду, с планшетом, якобы координируя свет, но она знала: он наблюдает за каждым её шагом.

— Первая сцена: флирт за коктейлем, — объявил Эрик, хлопнув в ладоши. — Живите ролью. Касания — не случайны, они говорят.

София встала, взяла воображаемый бокал, и Марк подошёл ближе. Их пальцы соприкоснулись снова — тепло его кожи передалось, как лёгкий ток. Диалог потёк: намёки в словах, смех, и поцелуй — тот же, что на кастинге, но теперь дольше. Губы Марка прижались плотнее, язык скользнул глубже, исследуя, и София ответила — не пассивно, а с напором, прикусив его нижнюю губу слегка. Вкус мяты смешался с её помадой, и она отстранилась первой, заставив его задержать дыхание. Зеркала зала отразили это: её силуэт, властный, его — подчиняющийся.

Дима в тени сжал планшет. Он снова видел след помады на губах Марка — ярко-красный, размазанный, — и тот не стёр его, а провёл языком, медленно. Ревность кольнула в грудь, но тело отреагировало иначе: тепло внизу, теснота в штанах. "Репетиция", — напомнил он себе, но взгляд не отрывался от Софии, которая спустилась со сцены с лёгкой улыбкой.

После первой недели репетиций Эрик ввёл танцы — вальс 1920-х, чтобы "тело запомнило страсть". Зал наполнился музыкой из старого граммофона: медленный ритм, скрип винила. София в новом платье — короче, с бахромой, что колыхалась при шаге — взяла руку Марка. Его ладонь легла на её поясницу, твёрдая, теплая, и они закружились. Шаги синхронизировались: раз-два-три, поворот, и его пальцы скользнули ниже — по изгибу ягодиц, под ткань, задержавшись на миг. София не отстранилась, а прижалась ближе, бедро её невзначай коснулось выпуклости в его брюках — твёрдой, горячей. Она шепнула реплику в ухо:

— Твои руки обещают больше, чем танец.

Голос её был низким, с хрипотцой, и Марк ответил — не словами, а дыханием, горячим на шее. Вальс закончился, но жар остался: между бёдер у неё пульсировало, влага пропитала бельё слегка. Она поймала взгляд Димы в зеркале — он сидел неподвижно, лицо напряжённое, но глаза горели.

В перерыве, пока актёры пили кофе в фойе, София "случайно" уронила шарф — шёлковый, чёрный, с бахромой. Он упал к ногам Марка, и тот нагнулся, поднимая его медленно. Пальцы его коснулись её лодыжки — тёплые, уверенные, — потом скользнули выше, по икре, под платье, к внутренней стороне бедра. Край чулка обнажился, резинка впилась в кожу, и его большой палец задержался там, на миг, надавливая. София замерла, дыхание участилось, жар между ног усилился — киска отреагировала, сжавшись. Она не отстранилась, а улыбнулась сверху вниз:

— Осторожно, шпион. Секреты не для всех глаз.

Марк поднялся, шарф в руке, и вернул его, задержав пальцы на её ладони. Вокруг шумели коллеги, но для неё мир сузился до этого касания — электрического, обещающего. Дима подошёл сзади, с чашкой кофе, и она повернулась, целуя его в щёку.

— Всё в порядке? — спросил он тихо, но голос дрогнул.

— Идеально, милый, — ответила она, беря кофе.

После репетиции Дима ждал в гримёрке, помогая с костюмом. София села перед зеркалом, и он расстёгивал корсет — пальцы его дрожали, задевая кожу. Ткань сползла, обнажая грудь, и вот оно: на коже чуть ниже выреза — тонкий след помады, красный, размазанный, не от её губ. Дима провёл пальцем по нему, сердце колотилось.

— Что это? — шепнул он, голос хриплый от смеси ревности и чего-то другого.

София посмотрела в зеркало, на его отражение — напряжённое, но возбуждённое.

— Просто не заметила. Роль требует... интенсивности, — отмахнулась она небрежно, с лёгкой усмешкой.

Но в голосе сквозила новая нотка — доминантная, как будто она диктовала правила. Дима кивнул, но не смог отвести взгляд от следа — чужого, манящего. Руки его замерли на её плечах, и она повернулась, чтобы поцеловать его — глубоко, с языком, чтобы стереть вкус дня.

Вечером дома, в квартире с видом на Арбат, София села за ужин в халате — лёгком, что едва прикрывал бёдра. Дима разливал вино, но мысли его были в гримёрке, на том следе. Она заметила его взгляд — рассеянный, горящий.

— Расскажи о дне, — попросил он, садясь напротив.

София отпила вино, чувствуя, как алкоголь разливается теплом по телу.

— Знаешь, кажется, что временами я совсем теряю себя. Танец с Марком... его руки на мне, и роль оживает. Я чувствую себя сильнее, — сказала она тихо, но уверенно.

Дима замер, вилка в руке.

— Сильнее? — переспросил он, и ревность кольнула снова.

Она кивнула, протягивая ногу под столом — босая ступня коснулась его колена, скользнула выше, к бедру.

— Да. Хочешь почувствовать? — прошептала она, вставая и толкая его стул назад.

Дима не сопротивлялся — встал, и она повела его в спальню, сбрасывая халат по пути. Тело её обнажилось: грудь качнулась, соски напряглись от воздуха, между бёдер — лёгкая влажность от воспоминаний. Она толкнула его на кровать, на спину, и оседлала — не нежно, а властно, раздвигая ноги над его лицом.

— Теперь — твоя очередь. Лижи меня. Долго. Как слуга, — приказала она, голос низкий, требовательный.

Дима смотрел вверх — на неё, на киску, близкую, горящую, с лёгким блеском. Это было то, чего он хотел всегда, но жена была другой, доброй, и не любила быть властной. Он кивнул, руки легли на её бёдра.

— Да, София, — выдохнул он.

Язык выскользнул — лизнул по губкам, солоноватый вкус её, смешанный с эхом репетиции, потом глубже, в дырочку, выталкивая соки. София застонала, впиваясь пальцами в его волосы, направляя ритм:

— Глубже. Крути языком по клитору. Покажи, что ты мой.

Он лизал жадно — посасывал клитор губами, язык нырял внутрь, трахая, пока влага текла по подбородку, теплая, обильная. Бёдра её сжимали голову, стоны вырывались — низкие, протяжные. Рука Димы потянулась вниз, к члену, но она перехватила:

— Нет. Только слушай. Расскажи, что ты видел сегодня.

Он замер на миг, язык всё ещё внутри, и прошептал, вибрация прошла по ней током:

— Твой поцелуй... след на его губах. Твои бёдра в танце...

София качнула бёдрами, насаживаясь глубже, и оргазм подкатил — спазмы внутри, тело выгнулось, крик сорвался:

— Да... лижи, пока я кончаю!

Она кончила резко — соки хлынули, заливая его рот, тело дрожало, пальцы сжали волосы сильнее. Дима глотал, чувствуя вкус — её, с примесью возбуждения от сцены, и его собственный член пульсировал, кончая в брюки без касаний, от одного этого. Когда она сползла, тяжело дыша, он лёг рядом, лицо мокрое.

— Я люблю тебя, — прошептал он, целуя её руку.

София улыбнулась, проводя пальцем по его губам — стирая следы себя.

— Знаю. И завтра... будет ещё.

Вина кольнула её за столь ярое отношение к роли — он подчинился полностью, а она брала, не отдавая. Но жар в теле не утихал, роль пульсировала внутри, обещая больше. Зеркало в спальне отразило их: она — пробудившаяся, он — преданный слуга. Вторая неделя репетиций ждала, и София знала: намёки перейдут в касания, а границы сотрутся.

Если понравился рассказ, то продолжение ждет вас здесь:

https://boosty.to/thesofia