Резкий, пронзительный звук дудки сержант-дежурного разрезал утреннюю тишину казармы. Еще до того, как сознание полностью вернулось, тело Дэниса уже отреагировало на команду. Мгновенный подъем, строевая стойка у кровати. В полумраке, освещаемом лишь ночным дежурным освещением, десятки таких же, как он, рядовых мужчин замерли в одинаковых позах покорности и готовности.

— Подъем! Три минуты на утренний туалет! Рассчитано по порядку! — раздался жесткий, хорошо знакомый голос сержанта Барбары.

Дэнис мысленно вздохнул. Дежурство сержанта Барбары всегда означало день, полный напряжения и придирок. Он старался двигаться максимально четко и быстро, как и положено солдату. Малейшая оплошность — и гнев сержанта обрушится на него первым. Барбара, женщина с холодными глазами и острым языком, казалось, находила особое удовольствие в том, чтобы унижать его, Дэниса. Для нее он был не солдатом, а скорее живой мишенью для отработки командных навыков.

После умывания ледяной водой — горячую рядовым не полагалась — началась муштра. Строевая подготовка на плацу. Каждый шаг, каждый поворот головы, каждый взмах рукой должен был быть идеальным.

— Рядовой Дэнис! Куда смотришь? На небо решил полюбоваться? — крикнула Барбара, оказавшись прямо перед ним. — Десять отжиманий! Немедленно!

Дэнис, не пререкаясь, бросился на асфальт. Холодный камень впивался в ладони. Он знал, что смотрел строго перед собой, но спорить с сержантом-женщиной было равносильно самоубийству. Это было частью системы: беспрекословное подчинение, даже самой несправедливой прихоти.

После завтрака — простая, но сытная овсяная каша — их ждала физическая подготовка. Отжимания, приседания, кросс. И снова Барбара была рядом.

— Дэнис, отстаешь! Поднимай зад! Или хочешь, чтобы все отделение из-за тебя получило наряд вне очереди?

Он выкладывался из последних сил. Мысли его, как это часто бывало, улетали к ней. К младшему лейтенанту Софии. Его командирше. В отличие от Барбары, София была строга, но справедлива. Она никогда не унижала солдат понапрасну. Ее приказы были четкими, а взгляд, хоть и властный, но не жестокий. Дэнис боготворил ее. Для него она была воплощением той самой высокой, благородной Женщины Женовии, перед которой мужчина должен преклоняться. Ради одобрительного кивка Софии он был готов на все.

И вот случилось неизбежное. Во время чистки оружия Барбара, проходя мимо, «случайно» задела его стол. Винтовочный шомпол со звоном упал на бетонный пол.

— Дэнис! — закричала она так, будто он совершил тягчайшее преступление. — Ты обращаешься с оружием как свинья! Это пренебрежение к доверенному тебе имуществу! Это неуважение ко мне и к лейтенанту Софии!

Он стоял по стойке «смирно», глядя в пустоту перед собой, сжимая кулаки от бессилия. Он знал, что это ловушка, но доказать что-либо было невозможно.

— Вижу, ты сегодня совсем расслабился, рядовой, — ядовито протянула Барбара. — На плацу, после обеда. Пятьдесят розог. Буду лично приводить приговор в исполнение. Наглядно, чтобы все запомнили.

Сердце Дэниса упало. Пятьдесят ударов... Это означало неделю ходить, почти не садясь, и зализывать кровавые раны по ночам.

В назначенный час все отделение было построено на плацу. Дэниса подвели к специальной скамье для порки. Он молча расстегнул штаны, опустил их вместе с нижним бельем и лег на холодное дерево, чувствуя, как ремни фиксируют его запястья и лодыжки. Унижение и страх сдавили горло. Он видел, как Барбара с наслаждением выбирает в пучке самую гибкую и длинную розгу.

— Проступок рядового Дэниса — халатное отношение к оружию! — объявила она строю. — Наказание — пятьдесят ударов. Приступим.

Первый удар обжег кожу огнем. Дэнис вскрикнул. Барбара била со всей силы.

— Молчать! — крикнула она, готовя следующий удар.

Но он не последовал. Раздался спокойный, но твердый голос:

— Сержант Барбара, остановитесь.

Все, включая Барбару, вытянулись. К плацу подходила младший лейтенант София. Ее форма сидела безупречно, а лицо было невозмутимо.

— В чем провинился рядовой Дэнис? — спросила она, окидывая взглядом сцену.

— Халатность при чистке оружия, товарищ лейтенант! — отчеканила Барбара, но в ее голосе послышалась неуверенность.

София медленно обошла скамью, ее взгляд скользнул по уже проступившей багровой полосе на ягодицах Дэниса.

— Пятьдесят ударов — это наказание за умышленную порчу имущества, сержант, — холодно заметила София. — Для неосторожности, даже по твоим словам, это чрезмерно. Я снижаю наказание до двадцати пяти ударов. И исполнять буду я.

Лицо Барбары исказила гримаса злобы, но она лишь хмуро кивнула: «Так точно, госпожа лейтенант!»

София взяла розгу из рук сержанта. Следующие удары были болезненными, но... иными. В них не было садистского усердия Барбары. Это была строгая, но справедливая кара. Дэнис стиснул зубы, стараясь не кричать, чувствуя странное облегчение. Его богиня сама наказывала его. В этом была и боль, и какая-то извращенная благодать. Он был благодарен ей за ее милость, за то, что она спасла его от жестокости Барбары.

После двадцать пятого удара ремни расстегнулись.

— Встать, одеться, рядовой Дэнис. Займи место в строю, — сказала София, и в ее голосе не было ни капли снисхождения, но и не было злобы.

Весь остаток дня Дэнис ходил как в тумане, боль от порки была ничтожна по сравнению с чувством обожания к лейтенанту Софии. Он ловил каждый ее взгляд, старался выполнить любое поручение быстрее и лучше всех.

Наконец, наступил отбой. Казарма погрузилась в сон, нарушаемый лишь храпом и тяжелым дыханием уставших солдат. Но для Дэниса день еще не закончился. Сегодня была его очередь дневальным по сержантскому кубрику. И, о счастье, дежурной была не Барбара, а лейтенант София.

Он вошел в ее небольшую, но отдельную комнату, стоя по стойке «смирно».

— Разрешите выполнить обязанности дневального, госпожа лейтенант?

София, сидя в кресле и читая рапорт, кивнула, не глядя на него.

— Разрешаю.

Дэнис принес таз с теплой водой, опустился перед ней на колени. Он бережно снял с ее ног тяжелые армейские берцы, затем носки. Ее уставшие ступни оказались в его руках. Для него это был высший момент близости. Он, как и полагалось по негласной традиции, преклонился ниже и губами коснулся подошв ее ноги, чувствуя вкус пыли и пота. Это был акт поклонения.

Затем он с благоговением опустил ее ноги в воду и начал мыть, массируя каждый палец и пяточки. После он вытер их мягким полотенцем досуха. И тут его охватило странное, запретное желание. Он помнил о запрете, но благодарность и обожание переполняли его.

Он посмотрел на Софию умоляющим взглядом.

— Госпожа лейтенант... разрешите... испить воды, в которой омывались ваши ноги? В знак моей преданности.

София на мгновение оторвалась от рапорта и посмотрела на него. В ее глазах мелькнуло что-то — не то удивление, не то понимание. Она слегка кивнула.

— Только не болей потом, рядовой. Я не хочу терять боеспособного солдата.

Для Дэниса это было высшим знаком доверия. Он зачерпнул ладонью воду из таза и выпил ее, чувствуя, как по телу разливается странное тепло. Затем он умыл этой водой лицо и вытерся тем же полотенцем, что вытирал ее ноги. Это была награда. Награда за перенесенную боль, за покорность, за его любовь.

— Спасибо, госпожа лейтенант. Спасибо за все, — прошептал он.

— Свободен, Дэнис, — сказала София, и в ее голосе прозвучала легкая усталость. — Иди спать.

Он вышел из кубрика, чувствуя себя не униженным рабом, а почти что избранником. Да, в этой системе были кнуты в лице сержанта Барбары. Но были и пряники — милость и дозволенное преклонение перед такой, как лейтенант София. И ради таких моментов Дэнис был готов терпеть все. Это был его мир, и в нем он знал свое место — у ног своей Госпожи.