Лето обволакивало город удушающим теплом, и воздух дрожал, пропитанный сладковатым ароматом цветущих лип, смешанным с пылью раскаленных улиц. Я шагала легко, почти невесомо, каждый шаг отдавался эхом моих беговых тренировок, которые закалили тело, сделав его гибким, упругим, отзывчивым. Тонкая майка, чуть влажная от жары, липла к коже, обрисовывая изящные линии фигуры: тонкую талию, плавно переходящую в округлые бедра, которые покачивались в ритме походки, словно танцуя с горячим воздухом. Короткие шорты плотно обхватывали ягодицы, подчеркивая их упругую форму, и оставляли открытыми длинные, стройные ноги, слегка тронутые золотистым загаром. Мышцы мягко проступали под кожей с каждым движением, добавляя грации моему силуэту. Кеды тихо постукивали по асфальту, их ритм был уверенным, почти дерзким, как будто я бросала вызов летнему зною.

Мои голубые глаза, блестящие, словно осколки неба, ловили золотые отблески закатного солнца. Пухлые губы, чуть приоткрытые, хранили невысказанную тайну, а легкая улыбка играла на них, будто я знала что-то, чего не знал никто. Длинные волосы, рассыпанные по плечам, колыхались от теплого ветра, цепляясь за тонкие бретельки майки. Я чувствовала, как ткань скользит по коже, слегка задевая маленькие, чуткие соски, которые едва проступали под тонкой тканью, посылая легкие, почти незаметные волны тепла по телу. Грудь была небольшой, из-за чего я часто комплексовала. Восемнадцать лет бурлили во мне энергией, той самой, что заставляет каждый взгляд, каждый жест казаться обещанием приключений, чего-то большего, чем просто день.

Мысли кружились, перескакивая с одного на другое: от подружек, с которыми мы собирались болтать и смеяться на последнем этаже заброшенного завода, до выпускного, где я танцевала до головокружения, теряя себя в ритме музыки. Я представляла, как мои шаги будут эхом отдаваться на ржавой лестнице старого здания, где ветер гуляет между балками, а город внизу кажется далеким, почти нереальным. Там, на бетонном полу, усеянном пылью и осколками стекла, мы пили газировку, мечтали о будущем, и я всегда чувствовала себя чуть смелее, чем была на самом деле. Там я смотрела на закат, мечтая о своей любви, до сих пор я не встретила никого, с кем могла бы провести свидание или лишиться девственности. В моем багаже были только школьные поцелуи.

Теплый ветер скользнул по коже, принося с собой запах цветущих лип и свободы. Я поправила майку, ощущая, как ткань мягко трется о грудь — маленькую, аккуратную, идеально вписывающуюся в мой стройный силуэт. Дыхание было ровным, но в груди трепетало что-то неуловимое — предвкушение, легкое волнение, словно ночь обещала больше, чем просто посиделки с подругами.

— Эй, ты идешь или как? — крикнула подруга с верхней ступеньки, ее голос прорезал тишину, и она рассмеялась, заметив мою задумчивую улыбку.

— Иду, не торопи! — ответила я, ускоряя шаг. Мой голос был мягким, с игривой ноткой, будто я дразнила не только ее, но и саму ночь.

На последнем этаже было душно, несмотря на вечернюю прохладу. Подруги уже сидели на старом, выцветшем одеяле, расстеленном на шершавом бетоне. В воздухе висел запах ржавчины, пыли и чего-то сладковатого, почти неуловимого. Одна из них, скрестив ноги, поднесла к губам тонкую самокрутку, затянулась, и облако дыма лениво поплыло в сумерках, растворяясь в полумраке. Другая хихикнула, принимая косяк, и глубоко вдохнула, прикрыв глаза, словно смакуя каждую секунду.

— Давай, попробуй, — сказала одна, протягивая мне самокрутку. Ее голос был ленивым, но с легким напором, как будто это было частью нашего ритуала.

— Не, я пас, — ответила я, качнув головой. Я откинулась назад, опираясь на руки, ощущая, как холодный бетон покалывает ладони. Сердце билось ровно, но в груди что-то сжималось — любопытство, смешанное с внутренней границей, которую я не хотела переступать.

Подруги переглянулись, пожали плечами и продолжили, передавая косяк по кругу. Их смех становился громче, слова — медленнее, а воздух наполнился терпким, травяным ароматом. Я смотрела на звезды, мерцающие в разбитых окнах, пытаясь отвлечься, но тело невольно реагировало на атмосферу: кожа слегка покалывала, дыхание становилось глубже, словно впитывая энергию ночи.

Внезапно тишину разорвал грубый мужской голос, эхом отразившийся от стен.

— Эй, вы что тут делаете?! — крикнул кто-то снизу, и тяжелые шаги загрохотали по металлической лестнице, их звук был резким, как удары молота.

Подруги вскочили, одеяло смялось под их ногами. Кто-то выругался, косяк упал на бетон, рассыпая крошечные искры, похожие на угасающие звезды.

— Бежим! — зашипела одна из них, хватая сумку. Они бросились к лестнице на другой стороне этажа, их кеды загремели по металлу, голоса слились в панический шепот.

Я хотела бежать, но ноги словно приросли к полу. Страх сковал меня, холодной волной прокатившись по спине. Глаза широко распахнулись, ловя тени, что приближались с лестницы. Две массивные фигуры вынырнули из темноты, их шаги гулко отдавались в пустом пространстве. Это были два чернокожих мужчины. Первый был широкоплечий, с кожей, блестящей в свете луны, и замысловатыми татуировками, которые змеились по его мускулистым рукам, словно темные руны. Татуированный, и его взгляд был тяжелым, оценивающим, будто он видел меня насквозь. Второй, чуть выше, с резкими чертами лица и зубами, что сверкали, когда он говорил, получил кличку Клык — его улыбка была одновременно угрожающей и насмешливой, как у хищника, загнавшего добычу.

Татуированный заметил косяк на полу, нагнулся и поднял его, повертел в пальцах. Его ухмылка была медленной, почти ленивой.

— Это что, твое? — спросил он, голос низкий, с хрипотцой, от которой мурашки побежали по коже. — Полицию, что ли, вызвать?

Клык хмыкнул, скрестив руки на груди, его зубы блеснули в полумраке.

— Пожалуйста, не надо, — вырвалось у меня, голос дрожал, а сердце колотилось, будто хотело выпрыгнуть. Я сглотнула, пытаясь собраться. На кону поступление в университет. — Это не мое, я... я просто тут с подругами.

Татуированный прищурился, его взгляд скользнул по мне, от кед до майки, задержавшись на моих ногах, бедрах, груди. Клык шагнул ближе, его улыбка стала шире, почти хищной.

— Ну, раз не твое, можем договориться, — сказал он, понизив голос до шепота, который казался одновременно мягким и угрожающим. — Знаешь, как уладить такие дела. Поможешь нам расслабиться, и иди, куда хочешь.

Я замерла, кровь прилила к щекам, щеки запылали. Их слова были завуалированными, но смысл был ясен — они намекали на что-то интимное, на то, что я должна опуститься перед ними, чтобы их "успокоить". Желудок сжался, ноги все еще не слушались, будто приросли к холодному бетону.

— Нет, я... я не буду, — выдавила я, голос был слабым, но внутри что-то сопротивлялось, упрямо и твердо. — У меня никогда не было парня...это насилие.

Татуированный хмыкнул, переглянувшись с Клыком. Они не двигались, но их присутствие давило, как тяжелый воздух перед грозой. Я смотрела на них — на их широкие плечи, на тени, что играли на их лицах, — и чувствовала, как страх смешивается с чем-то еще, горячим, необъяснимым импульсом, который пульсировал в венах. Мое тело, привыкшее бежать, стояло неподвижно, но внутри все кипело, как будто ночь разбудила во мне что-то, чего я раньше не знала.

— Подумай хорошенько, девочка, — сказал Клык, его голос стал мягче, но в нем сквозила угроза. — Твой выбор дело добровольное. Мы тоже сейчас законопослушно наберем куда надо.

Я сжимала кулаки, ногти впивались в ладони, оставляя жгучие полумесяцы. Голова кружилась, мысли путались, как мухи в паутине. Я знала, что должна уйти, что это неправильно, но страх и одиночество на пустом этаже давили сильнее. Что-то внутри надломилось, и я, сама не понимая почему, кивнула, опустив взгляд. Мое сердце билось так громко, что, казалось, его стук разносится по всему заводу.

— Ладно, — прошептала я, голос дрожал, щеки горели от стыда и жара. — Только никуда не звоните....

Татуированный улыбнулся, медленно шагнув ближе, и я почувствовала, как пол уходит из-под ног. Запах Татуированного и Клыка — густой, мускусный, с резкими нотами пота и дешевого одеколона — заполнял воздух, делая его тяжелым, почти осязаемым. Они стояли так близко, что их тени сливались, накрывая меня, как темное одеяло. Мое сердце колотилось, каждый удар отдавался в висках, а в горле пересохло, будто я вдохнула пыль этого заброшенного этажа.

— На колени, девочка, — сказал Татуированный, его голос был низким, с хрипотцой, которая пробирала до костей, как холодный ветер.

Он грубо опустил меня на колени перед собой. Я хотела возразить, но ноги подкосились, и я опустилась на бетон. Крошка впилась в кожу, острая боль пронзила колени, заставляя меня поморщиться. Клык шагнул ближе, его тень накрыла меня, и я почувствовала, как чьи-то руки грубо стянули с меня майку через голову. Ткань зацепилась за волосы, шурша, как сухие листья, и упала где-то в стороне. Мои кеды сорвали следом, и я услышала, как они глухо стукнули, исчезая в темноте разбитого окна. Холодный воздух коснулся груди, маленькой, но упругой, с чуткими сосками, которые тут же напряглись, покрываясь мурашками. Я инстинктивно прикрыла грудь руками, чувствуя, как кожа горит от стыда и прохлады.

Они обступили меня, их фигуры казались огромными в полумраке. Татуированный стоял слева, его татуировки змеились по рукам, словно живые, переливаясь в лунном свете. Клык, справа, ухмылялся, его зубы поблескивали, как у хищника, готового к прыжку. Их запах — терпкий, животный — был повсюду, он смешивался с запахом ржавчины и пыли, создавая удушающую атмосферу, от которой кружилась голова.

Внезапно тишину разорвал звонок телефона. Мой телефон, валявшийся на одеяле, вибрировал, экран светился в сумерках, как маяк. Татуированный нагнулся, поднял его и сунул мне в руку, его пальцы, грубые и теплые, слегка задели мои.

— Ответь, — сказал он, его голос был почти насмешливым. — И без фокусов.

Дрожащими пальцами я нажала на экран. Голос подруги, взволнованный, ворвался в уши, словно из другого мира.

— Ты где? Все нормально? — ее слова звучали быстро, паника сквозила в каждом слоге.

— Да, все... все ок, — выдавила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Сердце колотилось, горло сжималось от лжи, а их взгляды, тяжелые, как свинец, жгли кожу.

В этот момент я услышала шорох ткани. Подняв глаза, я увидела, как Татуированный расстегивает свой ремень, его движения были медленными, уверенными. Штаны сползли вниз, обнажая его член — массивный, полувозбужденный, с темной кожей и проступающими венами, которые пульсировали, как живые. Клык последовал за ним, его движения были резче, но не менее уверенными. Его член был таким же внушительным, чуть светлее, но с той же тяжелой, мясистой формой, которая казалась почти угрожающей в тусклом свете. Я замерла, кровь прилила к щекам, а страх смешался с чем-то горячим, необъяснимым, что я не хотела признавать. Когда я сбросила, Клык вырвал телефон из моих рук, его пальцы были грубыми, но быстрыми. Он глянул на экран, усмехнулся и начал тыкать по кнопкам.

— Запишу-ка твой номер. На всякий случай.

Татуированный хмыкнул, шагнув еще ближе, его тень накрыла меня полностью.

Я сидела на коленях, бетон подо мной был холодным, шершавым, мелкие крошки впивались в кожу, посылая острые уколы боли, которые смешивались с дрожью, сотрясавшей тело. Татуированный наклонился чуть ближе, его пальцы, грубые и сильные, запутались в моих волосах, слегка потянув на себя. Я ощутила, как что-то теплое, тяжелое коснулось моего лица — его член, еще мягкий, но уже начавший набухать, скользнул по моей щеке, оставив горячий, влажный след. Кожа была гладкой, чуть солоноватой, и я невольно вздрогнула, когда мои губы случайно задели его основание. Запах его тела — резкий, с ноткой мускуса — ударил в нос, смешиваясь с терпким привкусом, который остался на языке. Его член медленно твердел, становясь еще массивнее, и я чувствовала его тепло, его пульсацию, как будто он был живым, отдельным существом. Мое сердце заколотилось быстрее, щеки горели, а в груди боролись страх и странное, необъяснимое любопытство. Он приподнял член и положил мне его на голову так, чтобы яйца касались губ.

— Возьми их в рот, — лениво приказал он и я подчинилась открывая рот и выгибаясь, чтобы они попали мне в рот.

Это был мой первый раз, и я не знала что делать, я видела перед собой только часть огромного члена, который давил на мой нос и лоб, а во рту мошонку этого парня.

Клык издал низкий смешок, его рука легла мне на плечо, грубо, но не больно. Его член, тоже полувозбужденный, ударил по щеке — не сильно, но достаточно, чтобы я вздрогнула. Он был толстым, мясистым, с проступающими венами, и каждый его толчок по коже оставлял горячий, пульсирующий след. Его дыхание стало глубже, тяжелее, и я чувствовала, как его взгляд скользит по мне, словно ощупывая каждый сантиметр моего тела.

Татуированный наклонился ближе, его пальцы, грубые и сильные, запутались в моих волосах, сжав их с такой силой, что я невольно ахнула, мой рот приоткрылся шире.

— Не сопротивляйся, — пробормотал он, голос низкий, с хрипотцой, которая пробирала до костей. — Открой рот,

Я почувствовала, как он направляет меня, его член, горячий и тяжелый, скользнул глубже в мой рот. Он был массивным, заполняющим, и я едва успевала приспособиться. Мои губы растянулись, пытаясь обхватить его, а слюна, теплая и липкая, начала стекать по подбородку, собираясь в тонкие струйки, которые капали на бетон. Я давилась, горло сжималось от непривычного давления, и каждый его толчок заставлял меня задыхаться. Слезы выступили на глазах, жгучие, они катились по щекам, оставляя мокрые дорожки. Я подняла взгляд, мои глаза, затуманенные влагой, встретились с его — тяжелым, почти равнодушным, но с искрой чего-то хищного. Он смотрел сверху вниз, его татуированные руки крепко держали мои волосы, контролируя каждый мой вдох.

Это был мой первый оральный секс и боль от осознания этого, пронзила меня.

— Смотри, шлюха плачет, — хмыкнул Татуированный и ударил меня по щеке ладонью, — хватит, это тебе ценный урок и опыт.

Клык стоял рядом, его смех был низким, почти рычащим. Он слегка наклонился, наблюдая, и я чувствовала его взгляд, скользящий по мне, как физическое прикосновение. Мое тело дрожало, колени ныли, а холодный воздух кусал кожу, где раньше была майка. Слюна текла сильнее, смешиваясь с соленым привкусом его кожи, и я пыталась дышать носом, но каждый вдох был тяжелым, прерывистым.

Внезапно Татуированный отстранился, его рука отпустила мои волосы, и он медленно вытащил член. Я судорожно вдохнула, воздух ворвался в легкие с хрипом, будто я вынырнула из воды. Мои губы горели, подбородок был мокрым, а горло саднило. Я кашлянула, пытаясь отдышаться, но не успела прийти в себя — Клык тут же занял его место. Его пальцы, еще более грубые, чем у Татуированного, вцепились в мои волосы, дернув так резко, что я ахнула.

— Моя очередь, — сказал он, его голос был резким, с насмешливой ноткой, и я почувствовала, как его член, такой же массивный, толкается в мой рот.

Он был жестче, его движения — быстрее, без той ленивой уверенности, что была у Татуированного. Мои губы снова растянулись, слюна текла неудержимо, стекая по подбородку и капая на грудь. Я давилась, горло сжималось, а слезы лились сильнее, застилая глаза. Я пыталась смотреть на него снизу вверх, но видела только его резкие черты лица, освещенные слабым светом луны, и ту самую улыбку, где поблескивали его зубы. Его хватка была железной, каждый рывок за волосы посылал вспышки боли по коже головы, но я не могла сопротивляться — его сила, его ритм были подавляющими.

Мое тело дрожало, колени горели от бетонной крошки, их запах, вкус, тепло их тел — все это сливалось в одно, затягивая меня в вихрь, где я теряла ощущение времени.

Бетон под коленями уже не просто резал кожу — он превратился в раскаленную решетку, где каждая крошка вгрызалась в тело, посылая вспышки боли, которые смешивались с дрожью, сотрясавшей меня.

Клык все еще держал меня за волосы, его пальцы, грубые и сильные, вцепились в пряди, дергая с каждым движением. Его член, массивный и горячий, заполнял мой рот, растягивая губы до предела. Слюна текла неудержимо, липкими струйками стекая по подбородку, капая на грудь, где холодный воздух тут же обжигал кожу. Я давилась, горло сжималось, а слезы катились по щекам, горячие и соленые, застилая глаза. Я смотрела снизу вверх, пытаясь поймать его взгляд, но видела только резкие черты его лица, освещенные тусклым светом луны, и ту самую улыбку, где поблескивали его зубы, будто он наслаждался не только моментом, но и моим смятением.

Его движения стали быстрее, резче, и я почувствовала, как его тело напряглось, мышцы под кожей задрожали.

— Давай, девочка, — пробормотал он, голос хриплый, почти рычащий, с ноткой торжества.

Внезапно он замер, его хватка на моих волосах стала железной, и я ощутила, как горячая, густая струя хлынула в мой рот. Сперма была горячей, почти обжигающей, с резким, солоновато-горьким вкусом, который заполнил все мои чувства. Она лилась в горло, тяжелая, вязкая, и я невольно сглотнула, чувствуя, как она скользит вниз, оставляя жгучий след. Вкус был странным — соленый, с металлической ноткой, смешанной с чем-то терпким, почти мускусным, что напоминало их запах, но в разы сильнее. Я давилась, горло сжималось, пытаясь справиться с потоком, а слюна и слезы смешивались с этой густой массой, стекая по подбородку. Мои губы горели, язык онемел от интенсивности, и я чувствовала, как мое тело дрожит, не то от шока, не то от чего-то другого, чему я не хотела давать имени.

Клык медленно отстранился, его дыхание было тяжелым, удовлетворенным. Он отпустил мои волосы, и я судорожно вдохнула, воздух ворвался в легкие с хрипом, будто я вынырнула из-под воды. Мое горло саднило, губы были влажными, а вкус его спермы все еще оставался во рту, тяжелый и настойчивый.

Не успела я отдышаться, как Татуированный шагнул ближе. Его татуированные руки, покрытые темными узорами, казались почти нереальными в полумраке. Он не говорил, но его взгляд, тяжелый и оценивающий, говорил сам за себя. Он взял меня за подбородок, слегка приподняв мое лицо, и я почувствовала, как его член, все еще твердый, коснулся моей щеки. Он был горячим, кожа гладкой, но с проступающими венами, которые пульсировали под моими губами. Его движения были ленивыми, почти дразнящими, но я чувствовала, как его тело напрягается, готовясь.

— Смотри на меня, — сказал он, голос низкий, с хрипотцой, которая пробирала до костей.

Я подняла глаза, слезы все еще застилали их, но я видела его лицо — суровое, с легкой усмешкой в уголках губ. Внезапно он издал низкий стон, и я почувствовала, как горячая струя ударила мне в лицо. Она была теплой, густой, стекая по щекам, по подбородку, капая на грудь. Часть попала в глаза, и я зажмурилась, ощущая резкое жжение, будто кто-то плеснул соленой водой. Я инстинктивно подняла руку, пытаясь стереть ее, но она была липкой, тяжелой, и только размазывалась по коже. Мои щеки горели, глаза щипало, а запах — тот же солоновато-мускусный, что и вкус Клыка, — заполнил ноздри, усиливая ощущение уязвимости.

— Неплохо, — хмыкнул Татуированный, его голос был спокойным, но с ноткой удовлетворения. Он отступил на шаг, поправляя штаны, будто ничего особенного не произошло.

— Для первого раза сойдет, — добавил Клык, его зубы блеснули в ухмылке. Он наклонился, подобрал мой телефон с пола и снова ткнул в экран. — Номер твой я записал. Мало ли, захочешь повторить.

Я сидела, не в силах пошевелиться, чувствуя, как бетон под коленями жжет кожу, а их сперма, липкая и горячая, стекает по моему лицу и груди. Мое дыхание было неровным, горло саднило, а глаза все еще слезились от жжения. Внутри бушевал хаос — стыд, страх, и что-то еще, что я не могла назвать. Я чувствовала себя раздавленной. Их шаги удалились, но их запах, их вкус, их присутствие все еще висели в воздухе, как призраки, которых я не могла прогнать.

Я осталась одна на последнем этаже заброшенного завода, сидя на коленях, с саднящей кожей и липким, горячим ощущением, которое все еще покрывало мое лицо и грудь. Воздух был холодным, но он не мог остудить жар, бурлящий внутри — смесь стыда, смятения и чего-то, что я не хотела называть.

Я медленно поднялась, ноги дрожали, а колени ныли от бетонной крошки, врезавшейся в кожу. Мои босые ступни коснулись холодного пола, и я поморщилась — каждый шаг по шершавому бетону был как укол, от которого пальцы поджимались. Ступеньки были холодными, ржавыми, их края впивались в подошвы, посылая острую боль вверх по ногам. Каждый шаг отдавался в теле, будто я наступала на осколки, но я заставляла себя идти, цепляясь за перила, чтобы не упасть. Лестница казалась бесконечной, ее металлический скрип смешивался с моим неровным дыханием, а в голове крутился водоворот мыслей, от которых не было спасения.

Снаружи я нашла место, где валялись мои кеды и смятая майка, брошенные туда, будто ненужный мусор. Ладони, дрожащие и влажные, поднялись к лицу, пытаясь стереть липкую, густую массу, что стекала по щекам и подбородку. Она была теплой, с резким, солоноватым запахом, который въелся в кожу. Я терла сильнее, но это только размазывало ее, оставляя ощущение липкости, которое, казалось, никогда не смоется. Горло першило, саднило, как будто я проглотила песок, а вкус — горький, мускусный — все еще оставался на языке, напоминая о том, что только что произошло.

Я натянула майку, ткань прилипла к влажной коже, и надела кеды, чувствуя, как они холодят босые ноги. В одних шортах и мятой майке я двинулась к лестнице. Я чувствовала себя разбитой, словно кто-то вывернул меня наизнанку. Стыд жег сильнее, чем боль в ногах, но он смешивался с чем-то другим — странным, болезненным осознанием собственной уязвимости и силы одновременно. Я ненавидела себя за то, что осталась, за то, что произошло, ощущение бессилия и злобы.

Мое тело знало, что двигаться дальше, но разум был в смятении — я то хотела забыть эту ночь, то прокручивала ее снова и снова, как заевшую пластинку. Стыд, страх, гнев и что-то, похожее на темное, запретное любопытство, сплелись во мне, и я не знала, как их распутать.

Прошло несколько дней, но утро казалось чужим, словно я все еще не вернулась из той ночи. Я сидела за кухонным столом, в нашем маленьком доме, где запах свежесваренного кофе смешивался с ароматом поджаренных тостов. Солнечный свет лился через окно, отражаясь от белой скатерти, но его тепло не могло прогнать холод, который поселился внутри меня. Я ковыряла ложкой овсянку, размазывая ее по тарелке, пока мама, стоя у плиты, болтала о соседке, которая опять поссорилась с мужем. Папа листал газету, изредка хмыкая над какой-то статьей.

— Ты чего такая тихая сегодня? — спросила мама, обернувшись ко мне. Ее голос был мягким, но с легкой тревогой, от которой я невольно напряглась.

— Да просто не выспалась, — ответила я, заставляя себя улыбнуться. Голос звучал ровно, но горло все еще саднило, будто память о той ночи въелась в тело. Я отхлебнула кофе, его горький вкус был слишком слаб, чтобы заглушить то, что я пыталась забыть.

Папа поднял взгляд от газеты, его глаза скользнули по мне, но он ничего не сказал, только кивнул и вернулся к чтению. Я сделала вид, что ем, но каждый кусок казался комком, который не лез в горло. Мои мысли крутились вокруг того вечера на заводе — запаха, боли в коленях, липкости на коже. Я старалась отогнать эти образы, но они возвращались, как тени, которые не исчезают даже под солнцем.

Внезапно телефон, лежавший рядом с тарелкой, завибрировал, и экран загорелся. Я взглянула на него, ожидая увидеть сообщение от подруги, но вместо этого пришло уведомление от неизвестного номера. Мое сердце екнуло, пальцы задрожали, когда я разблокировала экран. Видео. Я нажала на воспроизведение, и мир вокруг замер. На экране была я — сбоку, на коленях, в полумраке заброшенного завода. Мои губы двигались, обхватывая массивный член, а второй маячил рядом, касаясь щеки. Звук был приглушенным, но я слышала свое чавканье, как я давилась членом, как с легким шпоком он выходил из моего рта, мое тяжелое дыхание и покорность, на видео я не сопртивлялась, а будто бы все делала сама. Их лиц не было видно, только смешки. Камера была установлена где-то в стороне — телефон, видимо, поставили на подоконник или ящик, и я даже не заметила.

Мое лицо запылало, желудок сжался, будто кто-то ударил меня под дых. Я быстро выключила экран, сжимая телефон так, что костяшки побелели. Мама что-то говорила, но ее голос доносился как из-под воды. Я пробормотала что-то невнятное, типа "сейчас вернусь", и, схватив телефон, вышла из кухни, чувствуя, как ноги подкашиваются. В ванной я заперла дверь, прислонилась к холодной плитке и открыла сообщение снова. Под видео был текст: "Набери, если не хочешь, чтобы это увидели все".

Мои пальцы дрожали, когда я нажимала на вызов. Голос на другом конце был знакомым — низкий, с хрипотцой, это был Татуированный.

— Хорошая девочка, быстро сообразила, — сказал он, и я услышала его усмешку. — Хочешь, чтобы все осталось между нами? Приходи в пятницу после обеда. На то же место. И без фокусов.

— Нет, я не хочу... — начала я, но голос сорвался, дрожащий и слабый.

— У тебя выбора нет, — перебил он, его тон стал жестче. — Будешь там, или это видео увидят все твои друзья. И не только они.

Я молчала, чувствуя, как горло сжимается, а в груди растет паника. Мое дыхание стало неровным, будто воздух застревал в легких. Я хотела кричать, бросить телефон, убежать, но знала, что это ничего не изменит. Они держали меня в ловушке, и я чувствовала себя загнанной, как зверь, у которого нет пути назад.

— Хорошо, — прошептала я наконец, голос был едва слышен. — Я приду.

— Умница, — ответил он, и связь оборвалась.

Я стояла, прижавшись к холодной стене, телефон все еще дрожал в руке. Мое сердце колотилось, а мысли метались, как птицы в клетке. Стыд, страх, гнев — все смешалось в один ком, который душил меня. Я чувствовала себя беспомощной и никому не могла ничего сказать.